А то еще чего хуже удумает. Примется шмотки себе закупать, как для распродажи, перед зеркалом вертеться, а потом в профком обратится с жалобой на неудавшуюся личную жизнь. Или вообще в самодеятельном театре играть начнет. Тут уж, считай, по рукам пошла! После такого возвернуть ее в семейное русло не представляется возможным. Потому как человек уже порченый. Вместо внутренней семейственности ей теперь внешняя деятельность по душе. Потому что теперь ей подавай лишь высокие устремления и лепет святой поэзии. И теперь уж не заставишь ее закопченные кастрюли песочком оттирать — плюнув на кастрюли, подастся она на концерт заезжего гастролера, а там к ней непременно свободные мужики со скабрезными разговорами пристанут — и пойдет бабенка по рукам, моргнуть не успеешь!
Потому я сыночка своего завсегда наставляла, что за женой нужен глаз да глаз! Чтоб она — нишкни! — чтоб за калитку и носа не казала. И мужнин кулак больше жизни уважала.
А тоже хитрые бабенки такие попадаются! Сколько я перевидала их на своем веку, скольких от сыночка отвадила — и не сосчитать! Приведет он такую фрю — а она и глазами стрижет, и бедром играет, и ножку в сторону отставляет. А он, бедное дитя, — это ж ему вроде новой игрушки. Рот раззявит — и готов! Покуда жива была, быстро этих невестушек раскусывала и вон отправляла. Только после смерти сократила я свое влияние на сына. Он невестушку в дом приведет — а я с портрета ему знаки делаю, подмигиваю: мол, гони эту прохиндейку вон, пока цел! А Вовик сигналов не понимает и все мои знаки в положительном смысле истолковывает.
Тут давеча притащил одну. Наглая — ужас!
Ну, конечно, спервоначалу она голубкой сизокрылой прикинулась, чтобы сыночка моего верней в свои сети заманить. Изображала из себя святую невинность вкупе с бессребреничеством. Первым делом на кухню кинулась, стала плошки-ложки отмывать, будто всю жизнь об этом мечтала. Потом пол выскребла, бельишко в тазике замочила, в доме прибралась.
Тут я немного поколебалась в своем неприятии ее. Даже она мне слегка понравилась. Думаю, может, не такая уж пропащая особа, какую из себя на внешность представляет. Может, свезло моему сынишке по молодости лет и она его горячую кровь успокоит?
И так заморочила мне эта бабенка голову, что я тоже стала на нее благосклонно взирать со стены. Особливо после того, как она мне стекло тряпочкой от пыли протерла, отчего я значительно зорче стала видеть.
Вовик на меня взглянул вопросительно: «Ну как, мама?» — «Ничего, — отвечаю, — сынок. Там видно будет». Мы еще не такое терпели, не таких шелково-бархатных дамочек на чистую воду выводили!
