— Что ты тут делаешь?
Вздрогнув от неожиданности, Поль увидел дочь, стоявшую перед ним на большом валуне, куда он забрался, чтобы оглядеть сверху пляж. Она и в самом деле была хороша собой, но он понимал, что сейчас не самый подходящий момент, чтобы предаваться отцовским чувствам. С некоторым раздражением он заметил, что дочь красит ресницы, а ее длинные распущенные волосы настолько выгорели на солнце, что казались обесцвеченными перекисью; и этого было достаточно, чтобы его настроение испортилось. «Посмотрим, что ты запоешь сегодня вечером, моя птичка!» — подумал он. И когда она подставила ему щеку для поцелуя, спросил:
— Где же твои вещи?
— Какие вещи?
— Не пришла же ты сюда в купальнике?
Она небрежно махнула рукой, тронутой золотистым загаром, в сторону пляжа.
— Вон там мои джинсы и майка.
— Так сходи же за ними.
Она открыла было рот, чтобы возразить, но тут же, словно смирившись, покорно побрела назад.
— И поторопись! — добавил он для пущей важности.
— Но стоило девушке спуститься с валуна и подойти к лестнице, ведущей на пляж, как он едва не рассмеялся: «Похоже, она взяла надо мной власть. Я теряюсь в ее присутствии. Ничего удивительного — ведь мы так редко видимся! Какую-то неделю за весь год, да и то летом. К тому же и в эти дни я провожу с ней всего лишь несколько послеобеденных часов, и то в присутствии Сони. Дочь едва ли прислушивается к бесконечным жалобам матери на ее проделки, произнесенные ворчливым, но снисходительным тоном, в котором звучит скрытая гордость. Бедняжка Изабель! Бедняжка Соня!» Полю ничего не было известно об их парижской жизни или, точнее, почти ничего. Однако стоило ему задаться этим вопросом, как перед его мысленным взором возникла давно забытая картина: Соня, лежа на узком диване, поздней ночью читает один и тот же роман Петреску, время от времени поглядывая на часы и прислушиваясь к шуму лифта за стеной.
Поддавшись минутной слабости, Поль подумал, что в бедах жены отчасти повинен и он. Но тут же отогнал от себя эту вредную мысль, ибо не испытывал ни малейших угрызений совести.
И вот маленькая мерзавка возвращалась, ступая босиком по песку в узких, обтягивавших бедра джинсах. Ветер трепал ее длинные волосы. Она то и дело поправляла спадавшие на лоб непослушные белесые пряди то правой, то левой ладонью, перекладывая транзисторный приемник из одной руки в другую. И в этом жесте было столько продуманного кокетства, что Поля охватил внезапный гнев на жену, прилагавшую немало усилий, чтобы привить дочери изысканные манеры. Он еще терпел, пока дочь посещала уроки танцев и сценического мастерства. Но когда Соня устроила Изабель в школу, где девочек учили ходить, сидеть, краситься и даже принимать гостей, он возмутился, уверенный в том, что в подобном учебном заведении могли готовить только профессиональных шлюх. И все же Изабель ходила в эту школу еще прошлой зимой до той поры, пока ей не исполнилось семнадцать лет. И вот две недели назад, решив угостить Поля пивом по случаю приезда в Сент-Трофим, Соня обратилась к дочери со словами: «Дорогая, обслужи отца». Изабель поднялась и неторопливо направилась к холодильнику. И когда дочь, покачивая бедрами, соизволила наконец подойти к нему, Поль увидел в ее руках ликерную рюмочку, наполненную пивом. Тут его терпению пришел конец.
