И тогда мальчик начал вжиматься в стену. Он не хотел больше жить. Он хотел уйти вслед за ними.
Стена сначала была твердой, потом стала мягкой. Он даже не заметил, как провалился в пустоту. Звуки разгрома исчезли. Их заменил далекий переливчатый гул. Пустота несла мальчика в ту сторону, пока не окунула в воду. Он с облегчением подумал, что сейчас утонет, и уже не будет ни ужаса, ни пустоты.
Вода бережно подняла его и так же бережно опустила на отлогий бережок. Мальчик решил, что все таки умер. Но мокрая одежда липла к телу, ссадины на руках болели, а рядом катились белые как молоко волны.
Его нашел махатма Мита, почувствовал его присутствие и послал людей на берег.
— У нас пополнение, — улыбнулся старик своим помощникам, когда они внесли мальчика в дом. — Сам пришел. Надо же, столько лет никто не приходил сюда сам. Идите. Ему нужен покой. Я займусь им.
— Ты Бог? — спросил мальчик, едва двигая посиневшими губами.
— Нет. Я твой друг.
— Где мама?
— Спи. Сначала ты отдохнешь, а потом уже будем разговаривать.
Лекс все это помнил и не помнил одновременно. Образы застыли, как на старом выцветшем гобелене. Махатма Мита приложил тогда очень много сил, чтобы ребенок хотя бы остался жив. Потрясение оказалось столь велико, что разум отказывался существовать. И тогда Матрейя своим решением секвестрировал воспоминания. Они были, и их как бы не было. Первое время мальчик вообще ничего о себе не помнил. Только много позже вернулась память о том страшном, что случилось в его доме. Но душа уже выздоровела.
То, что у ребенка осталась способность к свободному перемещению из одного измерения в другое, махатма Мита назвал чудом. Он же дал мальчику имя. Вернее дал самому его выбрать. Так появился Манус Аспер Лекс.
— Ясновельможный пан Лекса, это Вы тут сидите, или мне блазнится?
— Присаживайтесь, пан Янек.
Удалый шляхтич бочком опустился на скамью. Какой там гонор, из пана сочилась доподлинная робость. Пристроил зад, поерзал. Лексу стало смешно. А с другой стороны, прав Матрейя: не каждый день сюда попадаешь.
— Дозвольте спросить, ясновельможный пан Лекса, а вот если я в тумане сорвусь в речку, то убьюсь или как?
— Вы не сорветесь. Никто не сорвется. Такая тут река.
— А! Да, да… а друг ваш, пан Энке, тоже тут или его, ну… вроде того, завернули?
— Тут, куда ему деться.
— Значит, таки не чертяка, — задумчиво протянул пан Янек. — А паны наши злякались. Сидят у дому, на улицу не выходят. Привыкнут, как думаешь?
