Возможно, считала, что я должен чувствовать хоть что‑то… хотя бы боль.
Пришлось потратить три дня на то, чтобы подняться. Затем осторожная попытка встать, держась за стену, падение… Снова попытка и, конечно, следом неминуемое падение. Сложно. Попытка, падение, боль… и так раз от раза. Но я всегда был прилежным учеником, и не оставлял попыток. Все равно понятия "отчаянье", "лень" и "неуверенность" стали для меня обычным набором звуков. Больше месяца потребовалось, чтобы, встав, не упасть.
Самое важное — маленький шаг.
Это напомнило сказку о русалочке: будто бы сотни острых игл впивались не только в ступни, но и во все тело — пронзали насквозь кости и разрывали сосуды. Я до крови кусал губы, чтобы не потерять сознание или не закричать. Новая боль отрезвляла, заставляя идти дальше.
На восстановление ушло больше двух лет. И за это время никто не захотел узнать судьбу казненного спасителя. Никого не заинтересовал тот факт, что я продолжал дышать, а не упокоился на островном кладбище, где в небольшие ямы скидывали до десятка мертвецов. Неделя, может месяц, и тело без души умирало: так было всегда. Видимо, остальные решили, что так случиться и в этот раз — не стоит уделять внимание уже умершему человеку.
Они ошиблись.
Два года я существую без души с Бездной в сердце. И она говорит, что скоро у меня появится шанс отомстить. Или хочу думать, что это Бездна, а не я желаю смерти предателям.
Знаете… это страшно — жить без души. Страшно день ото дня ощущать тяжелую пустоту внутри, которую не заполнить ничем, даже кровью. Возможно, я не привыкну к ней никогда. Только вот слово "страшно": что оно обозначает? Ряд ассоциаций и больше ничего. Я по — прежнему понимаю, но почувствовать не могу.
Что от меня осталось? Кто я? Кем стал? На это находится простой ответ: я всего лишь тень: кусок мяса с заточенным в нем разумом. Настоящий Сергей давно ушел в чертоги тихой госпожи. Наверное, ему стыдно за меня: за то, что делаю и о чем думаю. Теперь, когда я умру, это действительно станет концом. Ведь меня уже нет. И никогда больше не будет. Вместе с предметом исчезает его тень. Все начало уходить еще перед казнью, теперь не осталось ничего. Память о том, что такое любовь, сочувствие, растерянность, радость, обида… — знакомые обозначения, которые я механически продолжал ассоциировать с мыслями. Впрочем, ненависть тоже исчезла. В мести осталась потребность.
Потом я понял, что время пришло: тело восстановлено, рассудок не излечить — мне нечего делать в этом гробу. День не отличался от своих ветреных собратьев ничем особенным, узкая щель — окно под самым потолком не пропускала сквозь весеннюю хмарь даже намека на солнечный свет, внизу бушевал океан, разбиваясь об острые скалы… монотонный гул за это время, казалось, прокрался мне под кожу, навсегда поселив внутри шелест волн. Но Бездна внутри ворочалась, давила на ребра и мешала дышать. Она требовала покинуть эти стены, и ослушаться было нереально.
