Но как, каким образом обнаружила «тему танца» в моем романе студентка из Швейцарии?! Никогда бы не подумала, что в нем можно найти нечто похожее на Толстого, какую– нибудь «тему». И написать, если и не диссертацию, но целую курсовую, страниц так двадцать, не меньше – видела собственными глазами. Если бы я сама – не как автор, а просто как читательница – прочла свой роман, то никогда бы не смогла найти там ни одной подобной темы: ни темы танца, ни темы смерти, ни темы дуба. Правда, один мой близкий знакомый, которого я описываю в «Домике», действительно решил сплясать «Яблочко» перед французскими полицейскими, причем исключительно потому, что у него после приезда в Париж поехала крыша, и он вообразил себя моряком-подводником по фамилии Маринеску. Париж на него так подействовал! Никакой темы танца здесь вроде бы и рядом не лежало!
В свое время, когда я впервые приехала в Западный Берлин и зашла в самый крупный местный универсам КДВ на Курфюрстендамштрассе, то тоже пережила достаточно сильное потрясение от изобилия продуктов на его прилавках. Но абсолютно никакого желания стать Зоей Космодемьянской или там Зиной Портновой, а тем более сплясать цыганочку перед секьюрити из этого магазина у меня и в мыслях ни на одно мгновение не возникло. Единственное чувство, которое мне удалось в себе с трудом подавить, было желание что-нибудь оттуда спереть, какую-нибудь красивую тряпку или же кусок колбасы. Но я сумела справиться с этим искушением. Короче говоря, каждый в этой жизни по-своему переживает те или иные сильные потрясения, с которыми он в какие-то моменты своей жизни может столкнуться по воле случая. Я, в частности, осталась совершенно довольна своим поведением в той достаточно непростой ситуации, особенно, если учесть, что в детстве меня несколько раз ловили на воровстве, причем при куда более банальных обстоятельствах.
Что касается Толстого, то лично у меня имеются две версии по поводу всех этих многочисленных «тем», которые находили и продолжают находить в его книгах исследователи. Возможно, это литературоведы сделали из него полного дегенерата, а сам Толстой здесь ни при чем. То есть князь Андрей лежал раненый на поле и смотрел на небо сквозь ветви дуба, ни о чем таком особенно не думая и не делая никаких поспешных выводов по поводу окружавших его людей, включая Наполеона. А может быть, Толстой уже изначально был не особенно умен, а исследователи просто чутко уловили это его характерное качество и только сделали его более явным в своих трудах. Скорее, все-таки последнее: Толстой был не слишком умен. Потому как лежать и смотреть в небо, размышляя о вечности и суете окружающих людишек, да еще будучи тяжело раненным – это уже само по себе смешно. Даже при условии, что тебя вообще никто не видит, и ты спокойно можешь думать о чем угодно. А вставлять подобную сцену в роман – это и вовсе что– то запредельное!
