Не бежать!
Мальчики сидели неподвижно, ухватив друг друга за руки, оцепенев.
Все стихло. Только рыжие лоскутья огня плясали и потрескивали беспечно. Но вот неслышно раздвинулись освещенные багровым светом ветки орешника, и выглянуло заросшее, с запавшими глазами лицо.
Гриша смотрел не отрываясь — не мог отвести глаз от страшного человека, а сердце бешено колотилось, будто он успел пробежать много верст, спотыкаясь и падая.
К костру шагнул худой человек в лохмотьях и сказал сиплым голосом, почти беззвучно:
— Не бойсь… Не бойсь, ребята.
Заросшее его лицо дрогнуло; может быть, он хотел улыбнуться.
— Не признал меня, Гриша?
Гриша, не в силах заговорить, качнул головой: нет, не признал.
— Я еще приходил в «Затишье» перед праздником… Иван я, солдат. — Он оглядел себя, свои лохмотья: — Теперь-то уж вольный… Не солдат больше.
Мальчики, все еще подавленные страхом, молчали.
Иван неподвижно смотрел в огонь, в одну точку. Потом, с усилием глотнув, спросил хрипло:
— А что, мальцы, у вас картошка-то, поди, доспела?
У Гриши постепенно проходил расслабляющий страх, он не столько узнал в оборванном человеке щеголя-солдата, сколько поверил, что это действительно Иван: иначе, как мог бы назвать Гришу по имени?
— Садись снедать, — ответил Гриша, стараясь говорить солидно, как хозяин. — Ян, давай соли!
Иван присел к костру и начал доставать обгорелой веточкой картошку из горячей золы. Попробовал было отодрать запекшуюся кожуру, а потом, торопясь, разломил картошку пополам и сунул неочищенную в рот. Он крякал, дул на обожженные пальцы, на глазах у него выступили слезы.
— М-м-м, — промычал он, — хорошо!
Он съел почти всю картошку и, видно совестясь, спросил:
— А вы что ж не едите, ребята?
Конечно, совсем неплохо бы было втроем — теперь уж в полной безопасности — в таинственном, темном лесу поесть у костра печеной картошки… Но солдат жевал с таким мучительным наслаждением и так нерешительно остановился, что Гриша сказал:
— Мы не хотим… Давеча ели.
— Мы не хотим, — откликнулся Ян.
Костер стал никнуть, вот-вот погаснет; надо было набрать новых сучьев. Мальчики теперь уже не боялись. Они даже осмелились идти за хворостом врозь, уже не держась друг за друга. И Гриша первый вернулся со своей охапкой. Иван молча поманил его пальцем.
— Слухай, — зашептал он тревожно. — Никому не сказывайте, что видали меня. А кто этот мальчонка? Дружок твой? Не припомню его, не встречал.
— Это ж Ян, — сказал Гриша. — Ян Редаль, лесников. Ты его не опасайся, он… ну все равно как я сам. Он, правда, латыш…
