Случайно приняв синтезированное им вещество, Хофманн довольно живо описал его действие на примере своего личного неудачного опыта. Химик оказался в другом мире, в другом месте, в другом времени. Окружающий его привычный мир ужасающе преобразился. Все в комнате вращалось, знакомые вещи и предметы мебели приобрели гротескную угрожающую форму.
Все они были в непрерывном движении, как бы одержимые внутренним беспокойством. Женщина, которую Хофманн с трудом узнал, принесла молока, но представилась ему не доброй соседкой, а злой и коварной ведьмой в раскрашенной маске. Еще хуже, чем эти демонические трансформации внешнего мира, была перемена того, как он воспринимал себя самого, свою внутреннюю сущность. Любое усилие его воли, любая попытка положить конец дезинтеграции внешнего мира и растворению внутреннего «Я», казались тщетными. Хофманн вскочил и закричал, пытаясь освободиться от демона, но затем опустился и беспомощно лег на диван, охваченный ужасающим страхом сойти с ума. Ему представилось, что демон вселился в него, завладел его телом, разумом и душой и презрительно торжествовал над его волей. Вещество, с которым он хотел экспериментировать, покорило его.
Конечно же, я ни на минуту не поверил в то, что лукавый Хофманн принял свой препарат случайно, как с его же подачи стало принято считать. Но в этом описании что-то еще меня настораживало. Какой-то скрытый нюанс, который я пока не мог себе объяснить. Тема действительно была интересной, и получалось, что питающаяся ржаным хлебом Европа неспроста многие столетия жила словно в галлюциногенном угаре, среди чертей, ползающих по стенам соборов, летающих ведьм, говорящих лошадей, восстающих из могил вампиров, подстерегающих путников ликантропов и оборотней, религиозных экстазов и костров инквизиции. Но каким образом все это могло относиться к антикварному листу и к покойному советскому академику, мне пока было совершенно непонятно.
— Да, спорынья — это прекурсор ЛСД, — кивнул Алик, — но ее действие оказалось значительно более многогранным. Я потратил довольно много времени, изучая загадочную историю этого паразита. Спорынья сильно повлияла на историю Европы и России. И в некоторой степени даже на историю Америки, Африки и Китая. Как в давние времена, так и в 20-ом веке. Вот об этом я, собственно, и написал книгу, которую хотел продать вашему издательству, — Алик замолчал и только минуту спустя добавил: — Точнее, как я уже говорил, пока только первую книгу, многое я еще не успел охватить. И пока я писал, та почти забытая история с Лысенко постоянно всплывала в моей памяти. Но только под самый конец я понял, при чем он здесь.
