— Не предполагал, что ты это знаешь. Но я не настолько наивен, как ты возомнил себе, посланник, — самоуверенно возразил Климатий. — Я тоже знаю об опасности. Поэтому я и не рассчитывал, что жрица скажет правду. Правильно приготовленный напиток мне и не нужен — он сможет только привести христианина к встрече с языческими демонами и лишить его Божьей благодати, зато ложный напиток отдаст в руки демонов еретиков.
— Не могу сказать, что я понял тебя, епископ, ты говоришь загадками.
— Тебе и не нужно понимать, посланник, — Климатий недобро улыбнулся. Хризостом даже вздрогнул от неожиданности, ибо вдруг увиделся ему в этой улыбке оскал самой Смерти.
* * *
Когда даидух пришел в себя, пламя уже пожирало дом иерофанта. Факелоносец посмотрел на иерофан-тиду, привязанную к соседней колонне. Она была еще жива, хотя пламя медленно подбиралось к ней.
— Я молю богов, чтобы они не дали совершиться ошибке. Ты ведь не сказала ему настоящий рецепт?
— Я бы и не смогла, я знаю только ту часть, которую не знаешь ты. Только иерофант знал секрет полностью. Но теперь это не важно, факелоносец. Мы умрем быстрее, чем сдвинется тень на солнечных часах. Епископ так или иначе узнал бы секрет ящика, он просто распотрошил бы священный ларец. Теперь же он будет хранить тайну как зеницу ока. Его уста будут закрыты.
— Ты надеешься, что он умрет, испробовав напиток?
— Нет, епископ не так глуп, чтобы поверить в то, что я сказала ему правду. Он уверен, что перехитрил меня, но я слишком хорошо знаю христиан. На самом деле ему не нужен настоящий кикеон. Ему вообще не нужен напиток. Ведь для христианина таинство Деметры — это общение с бесами. Но епископу нужно смертельное оружие, которое он будет использовать против своих же братьев-христиан. Они сами нашлют на себя месть Эринии и разожгут давно забытый смертельный Священный Огонь.
Даидух хотел сказать еще что-то, но увидел, что ие-рофанта потеряла сознание от дыма. А затем факелоносец вспомнил древнее сказание о Священном Огне, который в давние времена, во время Пелопоннесских войн, уничтожил треть населения Афин. И ему, стоящему привязанным к колонне посреди горящего дома и хладнокровно ждущему в ближайшие минуты свою неминуемую смерть, вдруг стало по-настоящему страшно от мысли, что христиане могут снова выпустить Огонь на волю.
* * *
Когда Климатий со своими монахами скрылся из виду, маска напускного равнодушия слетела с лица Хризостома. Ситуация была опасной. Посланник императора не предусмотрел, что у епископа может быть свой интерес к элевсинскому таинству. Судя по всему, епископ еще не до конца понял все возможности Священного Огня, но он уже знал слишком много. И, вероятно, уже догадался о главной тайне Рарийского поля, что располагалось по соседству. Хризостом не сказал Климатию правду о том, что он прочитал в якобы сожженных им книгах. Он ни словом не обмолвился о подробном описании в этих книгах страшного мора, произошедшего во время войны Спарты с Афинами более восьмисот лет назад, когда Священный Огонь впервые случайно вырвался на свободу, и о том, что император Феодосий приказал сжигать старые книги именно для того, чтобы уничтожить все такие упоминания. Несколько книг с наиболее полными описаниями Хризостом не сжег, а доставил в Рим, как и приказал император. Никто, кроме властителей мира, не должен знать основную причину массовой гибели людей в те страшные года. Тайна этого забытого оружия должна принадлежать только избранным. Климатий, проговорившись о своих мыслях и желаниях, мгновенно подписал себе смертный приговор. Но на глазах монахов Хризостом убить его не мог. Оставалось только одно — подослать убийц в Афины и распустить там слухи о том, что епископ имел отношение к убийству элевсинских жрецов. Тогда никто не будет сомневаться, что смерть епископа — это месть разгневанных язычников.
