— Мама, не поеду же я на гоночном велосипеде.
— Значит, у тебя гоночный? Что ж, мальчик, учись жертвовать все, что у тебя есть, на алтарь честного труда.
— Велосипед — ни за что, — сказал я. Моя старуха ошалело разинула рот и не могла слова вымолвить. — Придется ей купить мне какой-нибудь подержанный драндулет… Их сколько угодно…
— Ну, если хотите выбросить деньги… — начал дядя Джордж.
— Пускай возьмет мой, — сказал Гарри. Он только что вошел и с мрачным видом стоял в дверях. Паша оглядел его с головы до ног.
— Это тот молодой человек, который живет с тобой, Пег?
— Не живу, а снимаю комнату, — поправил его Гарри.
— Ну, понятно, — сказал дядя Джордж. — По-моему, теперь, когда мальчик устроен, нет надобности… Впрочем, это не мое дело. Ну, мне пора. Куча забот. Нет покоя честному человеку. Важное собрание, заседания двух комитетов, а потом — целая кипа писем… Мы — рабы демократии.
— Ну еще бы, столько дел, — сказала моя старуха. — Кстати, Мэри просила у меня швейную машину. Может, захватишь? Одну секунду, я сейчас вложу ее в ящик…
— У меня нет ни секунды, — сказал Великий Человек. — Нужно бежать. Знаешь что, пускай Артур ее принесет.
Наконец-то моя старуха не сказала ему «слушаю, сэр». В ней шла отчаянная внутренняя борьба. Да, братцы, у нее даже дух перехватило.
— Ладно, — сказала она наконец. — Я лучше ее сама принесу, а заодно подрублю для Мэри занавески.
Но ему это было, что слону дробина.
— Ей-богу, Мэри будет тебе очень признательна. Ну, до свидания.
И дальше, как пишут в пьесах: [Дядя Джордж выходит], — а мы с Жильцом получаем головомойку.
— Оба вы хороши! Одному поднесли работу на блюдечке, а он сидит и плетет какую-то чушь про паршивый велосипед, другой сует нос не в свое дело… За кого вы, черт возьми, себя считаете?
— За людей со здравым смыслом, — сказал Жилец. — Но незачем устраивать шум, я просто предложил мальчику свой велосипед.
— Ты потакаешь его капризам!
— Зато не стал бы потакать этому старому жулику, будь спокойна.
— Что это значит?
— А то, что ты готова была ему задницу лизать.
— Вот что, лучше перестань ухмыляться, не то плакать будешь, — сказала она мне. — А ты, капитан с разбитого корыта, оборванец несчастный, знай, что я готова один раз поступиться гордостью, чтобы вывести мальчика на хорошую дорогу…
— Всему есть предел.
— Он меня загоняет, как зайца, — сказал я.
— Тебе это не вредно. Поездишь, поработаешь — от этого никто еще не умирал.
Но она уже выдохлась. Верный признак: Жилец снял мокрые башмаки и поставил их на каминную решетку, а она будто и не заметила.
