Там было двенадцать фунтов и куча дорогих безделушек. Носарь попал в исправительное заведение и чуть было не загремел в Борстал[5]. А через год он вернулся на «Свалку» героем и ходил с таким видом, будто в одиночку залез на Эверест.
Старый Кэрразерс-Смит выступил по этому случаю на школьном собрании; так и сказал прямо с кафедры:
— Тебе посчастливилось вернуться к нам, Кэррон. Смотри же, чтоб этого больше не было.
А войдя к нам в класс, он сказал очередному учителю, который был прямо из колледжа и на нас практиковался:
— Смотрите, Томсон, как бы вам стол не обчистили. Ни в чем нельзя быть уверенным, если в школе полно всяких птицеловов и взломщиков.
Ну, насчет птиц никто не спорил, но все, как один, кроме самого Носаря, возмутились, когда услышали про взломщиков. Конечно, старый Кэрразерс-Смит тут свалял дурака. Трёпа не было, он недавно схватил простуду, и Кэрразерс-Смит, наслаждаясь властью, не мог устоять перед искушением разыграть из себя частного сыщика. Ну и дуб! Он вызывал нас по одному, толкал речи, убеждал, что Кэррон — плохая компания, требовал, чтобы мы говорили правду, обещал все сохранить в тайне.
Ему повезло — он наслушался столько всяких россказней, что хватило бы на целый роман. Но про Носаря так ничего и не дознался, потому что Носарь был одинокий волк и всегда действовал один, как в той истории с ловлей голубей, так что если б кто даже захотел его продать, все равно ничего не вышло бы.
А я сказал напрямик:
— Кэррон не плохой. Если б не пикник, ему и в голову такое не пришло бы. У него только один недостаток — щедрость.
— Значит, это была его доля?
Широко раскрыв глаза, я ответил наивно:
— Да, сэр. Я же вам говорю, он щедрый.
— А ты знал, что он задумал? Скажи правду, и даю слово, это останется между нами. Никто не узнает.
— Да неужто? — сказал я. — А я-то думал, все давно знают. Да и заранее знали.
— Про то, что он хочет украсть сумку?
— Да нет же, сэр. Про племенных голубей его отца. Он принес трех самых лучших, потому что диких поймать не мог; один получил в прошлом году приз за перелет через Ла-Манш; только, пожалуйста, сэр, старику не говорите, а то он убьет Носаря.
— Пошел вон!
В жизни не видел, чтоб человек был в такой досаде.
Но он мне отомстил. У меня отобрали значок старосты, и все мои честолюбивые планы рухнули. С тех пор на меня махнули рукой, и даже старик Трёп больше в меня не верил. Встречаясь со мной в коридоре, он только головой качал. И твердил, что я самое большое его разочарование.
