— Все ты выдумал, — сказал я. — Она и не знает…
Он разжал кулак.
— Гляди. Шиллинг шесть пенсов за фунт. Даже сдачу забыла взять.
У него на ладони был флорин.
— За шесть пенсов поглазеть на брата убийцы — дешевка, правда? А знаешь, о чем она мечтает? Чтоб какой-нибудь злодей вроде меня подстерег ее на «Болоте» в темную ночь. Чтоб повалил, заткнул ей poi травой и раздел догола. Сладкие яблоки, миссис! Чудесные яблоки, шиллинг шесть пенсов фунт! Сладкие гибралтарские апельсины, четыре штуки на шиллинг! И тогда она получит, чего ей надо, будь спокоен, и не пикнет даже. А потом, знаешь, что? Потом она побежит домой, хлопнется в обморок, будет рыдать и жаловаться легашам, и они выйдут на облаву с собаками. Сладкие гибралтарские апельсины! Четыре штуки на шиллинг! Десяток на два шиллинга, тают во рту! И если собаки его выследят, она хлопнется в обморок еще разок — когда ее будут уводить под руки из суда. А если его не поймают, она будет всю жизнь вспоминать про него с любовью.
— Почем ты знаешь? Может, она хорошая женщина.
— Не смеши меня! — сказал он. — Вот моего брата петля ждет, а за что? За то, что он хотел с этой бабой бесплатно спать. А ее бесплатно не устраивало. И он убил ее. Имел на это полное право. На нее и пули-то жалко, вот что я тебе скажу. Надо было ножом пришить…
— Если ты не уймешься, угодишь в сумасшедший дом или еще куда похуже, — сказал я. — Слушай, Носарь, все равно это дело гиблое.
— Ни хрена, — сказал он с усмешкой. — Ну ладно, на сегодня баста. Ты спешишь? Нет? Тогда помоги мне тележку свезти.
Признаюсь, я согласился только со страху. Но все равно, котелок у меня в это время варил, так уж он устроен. Интересно, у вас тоже так? Что бы я ни чувствовал — стыд, отвращение, жалость, боль или горе, все равно я всегда думаю. Всегда начеку. И я понял Носаря.
Теперь я знал, почему он так запросто жил в мире, который ненавидел; почему всеми командовал и даже меня заставлял слушаться; почему мог иметь дело с кем угодно. Он никогда не думал о двух вещах сразу. Будь даже у него мозгов с булавочную головку, и то он был бы умней меня, потому что только об одном и думал — о своем, о себе. Он не думал ни о вчерашнем дне, ни о завтрашнем. Для него существовало только сегодня. На все остальное ему было наплевать. Пускай мысли у него были неправильные, но они заставляли его действовать. Не какие-нибудь дохленькие, залежалые, пыльные мыслишки, а сверкающие, раскаленные добела. Вот если б от этого польза была! Вбить бы, положим, в голову мысль — хочу помочь людям, и больше ни о чем не думать. Уж тогда будьте покойны. Люди получат помощь. Не нужны ни деньги, ни образование, ни талант, потому что благодаря этому жару, этим раскаленным мыслям все, кто нуждается в помощи, получат ее. Но откуда берется жар?
