Но если сравнивать с Носарем, у меня все шло гладко и легко. Я по крайней мере мог видеться со своей девушкой, и относились ко мне хорошо. В сущности, неприятно было только одно — моя старуха и Жилец вбили себе в голову, что я по всем статьям юный влюбленный и вот-вот женюсь, а мне невыносимо было слышать всякие намеки, ведь я относился к ней как брат. А вот бедняга Носарь угодил прямо в чистилище. Побои, уговоры и религиозные соображения сделали свое дело, Тереза отвернулась от него, и вот теперь он каждый день виделся с ней на фабрике, касался ее, беря с машины коробки, а она его не замечала или по крайней мере делала вид, что не замечает.
Кроме того, он беспокоился из-за Краба и в особенности из-за револьвера. Дело в том, что револьвер исчез неизвестно куда, а Краб вконец дошел из-за этих самых денег. Носарь измучился, потому что Краб причал во сне, пьянствовал и творил черт знает что.
— Он убьет эту бабу, — сказал Носарь. — Вот увидишь, он ее пристрелит.
— Но ведь револьвера нет, — возражал я.
— Он его припрятал до времени.
— Уж скорее загнал кому-нибудь из приятелей.
— Не такие они дураки, чтобы возиться с револьвером, пускай даже незаряженным.
Я вспомнил старика Джорджа и револьвер, из которого были совершены три убийства.
— Может, он струсил и швырнул его в реку? — сказал я.
— Ну нет, шалишь. Краб не струсит.
Мы кончили этот разговор, но каждый день возвращались к нему, кроме тех редких случаев, когда накануне успевали выговориться. И разговоры все шли вроде:
— Как думаешь, есть смысл мне пойти и поговорить с ней?
— Никакого.
— Все-таки она женщина.
— Она вся ломаная. И мужиков ненавидит. Ей только одно нужно — мстить им.
— Но, может, если я пойду и расскажу ей, что с ним творится…
— Тогда она, чего доброго, предложит деньги тебе.
— Смеешься? — Но я только посмотрел на него, и он, помолчав, сказал: — Да, пожалуй, с нее станется, и тогда уж я ее убью, будь спокоен.
— Больно легко ты говоришь про убийство, Носарь, — сказал я.
— Таким уж родился. И воспитывали так. Всякий, у кого есть гордость, может убить.
— Ты не знаешь, что это значит — убить.
— А ты убил кого-нибудь?
— Нет, никого я не убивал, разве что в воображении, но все равно я понимаю, каково это.
— А я никогда не мог этого вообразить, — сказал он.
— Даже когда долговязый Мик нож вытащил?
Он подумал с минуту и покачал головой.
— Даже тогда, но еще минута, и я этот нож всадил бы в него.
— Тебе пришлось бы пожалеть.
— А ты почем знаешь?
