— Что ж, пойдем отсюда. — Он присел, упершись руками в колени, и поглядел на меня. — Ты как, ничего? Ладно, давай помогу тебе встать.
И мы пошли по извилистой дорожке через лужайку, а потом по берегу озера, где плавали лодочки. По дороге никто, кроме моего старика, не сказал ни слова. Да и он, кажется, только пробормотал себе под нос:
— Зря я не сказался больным.
Это было как сон.
Мы вышли за ворота парка на «Болото» — широкое, как прерия, оно тянулось вдоль длинного ряда деревьев, туда, где земля сливалась с небом. Вокруг гуляли люди поодиночке и парами, только мы были вчетвером. Мой старик шел на несколько шагов впереди. Он все озирался, и я не мог понять почему, а потом вдруг обернулся и сказал:
— Кажется, здесь подходяще, как по-вашему?
— Если вас устраивает, то и нас тоже, — сказал Гарри.
Мой старик вздохнул и стал снимать френч. Клянусь вам, у меня глаза полезли на лоб.
— Напрасно стараетесь, Хэггерстон, — сказал Гарри. — Мы привели вас сюда не для того, чтобы драться.
— А для чего?
— Чтобы задать несколько вопросов и кое-что выяснить.
Мой старик вздохнул.
— Я предпочел бы драться.
— Пег хочет развестись с вами. У вас есть возражения?
— Хотите развод — кто ж вам мешает? Пожалуйста. Я тут не помеха.
Он сел на землю, сорвал травинку и стал жевать.
— Пегги еще ни слова не сказала.
Моя старуха тоже села на траву, и я впервые с удивлением заметил, какие у нее красивые ноги. Сели и мы.
— Я хочу снова выйти замуж, — сказала она.
— За него? — Она кивнула. — Что ж, получить развод легче легкого. Все равно как в кино сходить. Раз-два — и готово. Я тебя бросил… и даже еще хуже…
— А ты не против? — спросила моя старуха.
— Я с другой связан. Вот уж без малого два года.
— Живешь с ней? — спросила моя старуха.
— В законном браке, — ответил он спокойно.
— Как же ты женился? Разве можно…
— Это называется двоеженство, — сказал он. — Меня за это могут посадить на год или два.
— А она как же? — спросила моя старуха. — Я хочу сказать — такой удар…
— Переживет. Позлится, конечно, с недельку. — Он прищелкнул языком. — Уж это как пить дать. А так ничего.
— Дети есть?
Он покачал головой. Потом бросил на меня быстрый пристальный взгляд.
— Вот, пожалуй, и весь сказ.
Моя старуха встала.
— Что ж, тогда пусть все остается как есть. Я скорее умру, чем стану устраивать свое счастье, отправив человека за решетку. — И, помолчав, добавила: — Хоть он этого и заслужил. — Она повернулась к Гарри. — Прости меня, Гарри, но я не могу.
