И, правда, с появлением в доме кошки Дуньки незримое чудовище куда-то пропало. Андрей и не вспомнил бы о нём, если бы его, взрослого человека, вдруг снова не охватило это паническое, безотчётное чувство страха. Где-то в квартире затаилось нечто, хищное и страшное, незримое и ужасное. Он понимал, что это, конечно же, расшалились нервы, и никаких демонов нет и быть не может – есть лишь игра воображения, но легче от этого не становилось. И тогда Андрей решил выйти на улицу. Ему не хотелось оставаться одному: казалось, что воздух наполняется чем-то гнетущим, тяжёлым – это походило на лёгкий искрящийся туман, который клубился, занавешивая окно серой вуалью. Резко и удушливо запахло сероводородом, будто кто-то разбил с пяток протухших куриных яиц. Под потолком что-то потрескивало, вспыхивали и мгновенно гасли зеленоватые огоньки, и слышался тихий скрипучий шепоток: он не походил на человеческий – скорее, так шуршит песок или речная галька, по которой ступает осторожная нога. Всё это, такое странное и непонятное, пугало.
Андрей решил, что причина всему – его расшалившиеся нервы. Что само по себе, конечно, было странно: ничего подобного он за собой не замечал. Детские страхи – это всё-таки детские страхи, и они давно прошли. А тут вдруг – такие страсти, галлюцинации, что ли? Господи Боже мой! С чего бы вдруг? Вроде бы, с головой у него полный порядок, в помощи психиатра никогда не нуждался. Может, он просто спал, и всё ему пригрезилось? Сон, похожий на явь. Или наоборот: явь, похожая на сон?
Вопрос показался Андрею таким нелепым, что он невольно хмыкнул. Однако лёгкий холодок по-прежнему не снимал своей цепкой лапки с его груди, не смотря на то, что он пытался иронизировать над своим беспричинным страхом.
– Ай-яй-ай, Андрюша! – сказал он самому себе, имитируя голос бабушки. – Такой большой мальчик, а с глупостями справиться не можешь. Иди, милый, погуляй, подумай, как жить дальше, – он снова хмыкнул. – Права бабуля. Пойду-ка пройдусь. Может, хоть голова перестанет болеть. И как я умудрился простыть среди лета? Эх, хлипкая пошла молодёжь! – он снова вспомнил бабку и улыбнулся.
Старушка любила поворчать, но это получалось у неё как-то незлобливо, по-доброму. Она любила внука и хотела, чтобы он был лучше всех. Впрочем, для неё он и так был самым-самым, но Марию Степановну не покидала тайная надежда, что это когда-нибудь заметят и другие.
Поднявшись с Амурского бульвара по обшарпанным бетонным ступеням широкой лестницы на улицу Тургенева, Андрей решил пойти на Комсомольскую площадь. С некоторых пор горожане не знают, как же всё-таки её следует называть – Комсомольская или Соборная? Потому что рядом с этой площадью построили большой православный храм – такой красивый, просто картинка! Его изображения тут же стали появляться на подарочных календарях и во всяких шикарных альбомах и книгах, которые выпускали местные издательства. Хочешь – не хочешь, а постепенно привыкаешь к мысли, что этот храм – яркая достопримечательность города. Хотя, если встать у старинного здания Дальневосточной научной библиотеки, а ещё лучше – на углу площади и улицы Тургенева, у здания краевого совета профсоюзов, то, посмотрев вправо, увидишь ещё один храм – величественный, с крестами и куполами, сияющими позолотой и лазурью, он возвышается над окрестностями торжественным символом христианской веры. А если учесть, что поблизости, минутах в пяти хода, стоит еще и Иннокентьевская церковь, то поневоле подумаешь, что на небольшом, в общем-то, пространстве культовых сооружений как-то даже и многовато. Церкви строят и в других районах города. Причём, местное начальство взялось за их строительство слишком рьяно, такое впечатление: ни в чёрта, ни в дьявола не верили, закоренелыми атеистами были, много и сладко грешили, но вдруг снизошло озарение: неправедно жили – надо покаяться, задобрить Бога, выказать своё благочестие – авось и зачтётся это рвение на том свете.
