— Да, печати красивые. Кто их шлепает?
— Сержант в юбке, регистраторша... После заключения глазника.
— А как он проверяет, глазник этот?
— Да никак. Чего проверять-то, когда я иду и сослепу стулья сшибаю. О-хо-хо...— Игнатий Сильвестрович погрузил голову в ладони, очки соскользнули на стол... По комнате разлился тяжелый, булькающий храп.
Пополудни следующего дня из каширской неполной средней школы, где располагалась медицинская комиссия, вышел, постукивая тростью по ступеням, сутуловатый мужчина в луповидных очках. Был он далеко не стар, но слепота сковывала его движения, укорачивала шаг, придавая статной фигуре нерешительность и вызывая к человеку жалость. Ему помогли перейти дорогу, объяснили, как куда добраться, но он еще долго семенил, спотыкаясь, по тротуарам незнакомого города.
Это был Бослюд Аширов.
Час назад, полураздетый, он светил молодым, здоровым телом, переходя из комнаты в комнату школы, от врача к врачу. Его и так и эдак вертели, простукивали, прослушивали... В свою очередь и он прислушивался, присматривался... И после окулиста, где у «молодца» было признано «стопроцентное зрение», подскочил с фальшивым заключением, которое с фотографической точностью срисовал вечером у пьяного Игнатия Сильвестровича, к регистратурному столику, на ходу цепляя дужки тяжелых очков за уши, слепо ткнулся в грудь сержанта в юбке, и та приложила печати к поддельному документу.
Потом на радостях-то разыгрался, аж поводыри на улице нашлись.
Тогда он сделал для себя очень важный вывод: симуляция симуляцией, но никакое другое ухищрение не имеет такой силы, как подделка документов — на Руси нынче не кресту святому молятся, а бумажке с печатью.
В Ступино вернулся на закате дня. Игнатий Сильвестрович сокрушался по утерянным очкам.
— Новенькие ведь совсем! — ползал он под столом.— И куда их вчерась подевал?
— Так вот же они, на комоде лежат, за зеркалом,— рассмеялся Аширов, вытаскивая очки из кармана,— небось припрятали с вечера, а утром запамятовали.
— Вот спасибо! Я ж без них, как... как...
— Это уж точно: ка-ка...— Аширов взял ковш, зачерпнул воды из ведра, отхлебнул.— Тьфу, зараза, теплая! — И пошел к себе наверх.
К осени дворы в Ступино оставались без хозяев целыми кварталами. Эвакуация. Люди потянулись на восток.
Еще с неделю проторчав у Сильвестрыча на чердаке, Аширов перебрался на окраину города в брошенную насыпушку у глухого оврага. В кармане «белый билет», с работой завязал, ждал дядюшку из командировки в надежде на прояснение обстановки (газетам и радио не верил), но тот как в воду канул.
