Шейх и звездочет | страница 120



— Но дед-то твой купцом все ж таки был! — напомнил Семен.

— Был... — как-то даже с достоинством согласился Николай, — и на советской службе тоже был, с семнадцатого года... и по август восемнадцатого, пока его белочехи со службы вместе с жизнью не освободили. И отец был, работал купцом...

— Работал купцом... — усмехнулся Семен.

— Именно так — работал. Состоял до революции на должности уполномоченного экспортной яичной фирмы, соответствовавшей рангу купца второй гильдии, без которого ни в какие сношения с иностранными торговыми представителями на юридической основе не войдешь. Но эта должность его являлась чисто административной, оплачивалась жесткой заработной платой и исключала эксплуатацию труда в личных целях и наличие не заработанных своим трудом доходов.

— Успокойся, Николенька.

— Погоди, Сема, не перебивай. Я не понимаю, ведь же, как белый день, ясно: не родословная же и не свойства отцов и дедов определяют критерии оценки человека, особенно, когда он математик, механик, астроном, а лишь он сам, его голова, его личные качества. Дед — купец... Так точно, купец. Этот купец мне впервые показал небо и плывущий по нему Корабль Арго!..

— Уймись, Николенька. Не мне это надо разъяснять, а тем, кто бумаженцию данную состряпал, — постучал по доске объявлений костяшками пальцев Семен. — Аппеляцию написать... А то надо же: как малоуспевааающий!.. И пускай твои профессора — и Тарутин, и Покровский — засучат рукава, да и тоже по своей весомой бумаге подпишут.

Годом позже сына машиниста Семена Пичугина Главпрофобр выберет в Правление Университета от студентов. Но что он сможет сделать для восстановления справедливости по отношению к студенту Новикову?

Порою люди, не меняясь внешне, очень быстро, просто стремительно меняются внутренне.

Порою люди, не меняясь внутренне, год от года меняются лишь внешне.

Самой большой неожиданностью для Новикова в том бюллетене, отпечатанном на машинке с западающей буквой «а» на листочке в голубую полосочку, было слово, которое и Сему, тогда еще рядового студента, и Таню более всего озадачило, — «малоуспевающий» — с последующим пояснением о незачете по политминимуму.

Дома, еще не представляя, каким образом он оповестит родителей о прочитанном в полосатеньком бюллетене, а затем и изустно узнанном от непроницаемого секретаря комиссии в поблескивающих круглых очках, скрывавших маленькие глазенки и, казалось, душу, да и всего его с головы до пят, обезличивая, усредняя, превращая в какую-то арифметическую единицу какого-то огромного, округленного, коллективного числа; не понимая, как все это с ним получилось, Николенька Новиков машинально раскрыл зачетную книжку и зачета по политическому минимуму не обнаружил. Стало быть, полосатая бумажка на доске объявлений и секретарь под очками правы, а он — нет, потому что... потому что в спешке, это он уж точно вспомнил, зарегистрировать положительную оценку своих знаний позабыл, не успел, не придал тому священнодействию значения — убежал. Стало быть, и преподаватель у себя в ведомостях не отметил. Тоже запамятовал? Или оскорбился неуважительностью к своей персоне и к своему научному предмету? Как его фамилия? Она не сохранилась ни в памяти Николая Сергеевича, ни в документах тех лет, как, впрочем, и имя секретаря в непроницаемо поблескивавших круглых очках и имена-фамилии других важных членов глубокоуважаемых в те времена, проницательных комиссий и правлений.