В окно постучали условной дробью. Прибыл Генка. За два дня он продал шесть машин муки, удивив своей расторопностью шефа, знавшего друга детства как ленивого и бестолкового пройдоху. Были, правда, проблески, когда тот, например, семиклассником загнал машину школьного угля и не попался. Но чаще Генка за свои проделки получал на всю катушку, ходил бит и порот. Ему требовалась сторонняя голова, толковый шеф-наставник, патрон, тогда у него что-то еще получалось. Вот, как теперь, в Печищах. И после вот дела идут, и Генка под мудрым руководством, по документам, подписанным начальником интендантской службы майором Егоровым, загружает наемные полуторки мукой и сбывает по пять тысяч рублей за мешок.
Аширов сладко затянулся «казбечиной»:
— Чего мнешься в дверях? Заходи.
— Дак я тут домишки попутал. Залетел к соседям твоим, теперича приглядываюсь перед тем, как шагнуть-то.
— Кто видел тебя — нет?
— Детишки... Целая орава. Сидят за столом, а старшой баланду по мискам расхлещивает. И знаешь, супец тот из чего? Из картофельных очистков. Я спрашиваю: где мать? На работе, отвечают. А отец? На фронте погиб. На флллонте — выговорить-то не может один.
— Взрослых, говоришь, не было?
— Не-е — шелупень, мал мала меньше. Зато глазища — во! Хлебают... И ни крошки хлеба на столе. Слышь, давай подкинем немного. И картошечки...
— А лучше тушенки с пивом.
— Ну, муки хоть меру? А?
— Сдурел?
— А чего такого? Тоннами ворочаем, не убудет.
— Сдурел, спрашиваю? Через их сенцы прямиком на Черное озеро хочешь, к капитану Дубову на рюмку чая? Благодетель нашелся, богу твою мать. Миллионер. Мамаша-то вернется — поинтересуется, откуда гостинцы. Суседи плинесли... Какие соседи? Откель у них столько жратвы? И вообще, что за соседи появились, почему на фронте кровь не проливают, а в тылу лежат обжираются? Кап — куда следует. И все.
— Жалко ребятишек.
— Не ври. Было бы жалко, пошел б на фронт и, может, голову бы сложил заместо их папаши. А то решил милостыню из своих излишков подкинуть и хорошеньким сделаться. Гони деньгу, миллионер.
Сорвиголова сник, развязал кирзовую сумку, с которой уже несколько дней не расставался — выменял где-то, извлек из нее пачку денег, перевязанную бечевой.
— Здесь еще за пять мешков не хватает.
— Как это — еще? — поднялся Аширов с постели.
— Завтра должны додать. Знакомый один... Обещался завтра к десяти, как штык...
— Поражаешь ты меня. Двадцать пять тысяч рубликов на честном слове какому-то знакомому в долг?
