— Вспышка на двести семьдесят! — на оценку ситуации у Тихомирова было не больше пяти секунд.
— Страмех — старший на воде! Всем лодкам и плотам — отойти от капсулы. Быстрее, сейчас накроет волной! Штурмана и старпом за мной в капсулу! — и сиганул вниз по леерам лестницы, рискуя расшибиться о закраины. Моряки поняли командира правильно.
— А ну мля, задраять плоты по штормовому всем к лодкам и плотам! Бегом, мать вашу! Ты, что копаешься, как чайка в тюльке! Быстрее! Разворачивай носом к волне! На взрывы греби! А ну быстрей, лодыри! Кто перевернёт лодку — утоплю лично нах! — орал стармех на всю средиземку, срывая горло в крике, на непривычном для себя воздухе. Лодку ещё можно было утопить, а вот спасательный плот это очень постараться надо — он шторм в десять баллов выдерживает. Люк бухнул крышкой, рукоять сверху провернулась пломбируясь от неминуемого захлеста. Гребцы на плотах лихорадочно закрывали вход поглядывая в сторону, грозно клубящегося и растущего водой взрыва, пока это можно было сделать.
— Да ё-моё, когда ж это закончится?! — матерился экипаж, изо всех сил желая просто ничего не делать на солнышке. Условия курорта подстрекали к расслаблению и отдыху, но обстановка подстёгивала и требовала действовать, действовать и действовать, опережая опасности и вероятные неприятности на несколько шагов. А профессия моряка — до сих пор самая рискованная во всём мире. А процент погибших и пропавших без вести флотских самый высокий по сравнению с людьми занимающимися другими видами деятельности. И поэтому ругается от всей души старпом. Лучше уж обложить матом, придавая злость, ускорение и немного обижая, чем обкладывать венками и говорить красивые слова перед гробом. За своё поведение потом можно и извиниться, перед живыми. И они простят! А вот мёртвые стыда не имут, но за то, что не уберёг, ты своего моряка, командир, совесть будет грызть так, что хоть рядом ложись. И слов прощения от погибшего никогда не дождёшься. А уж сниться будет и молчать, ни приведи господь как… В общем не обижался никто на старинные татаро-монгольские выражения нёсшиеся навстречу ударной волне, разбавленной расстоянием и толщей воды. Понимал народ, не их материт старший, а ситуацию. А по сему, личный состав сам матерился от всего сердца, усиливая душевную крепость и боевой дух словами самых страшных и беспощадных врагов наших предков. И даже стихия притихла. Испугалась, сгладила волны, удивлённо спрятала и приструнила буруны и барашки особо высоких волн под утюгами и тяжестью русских словесных вывертов, покрывших морскую гладь многоэтажными построениями и загибами.
