. Армандо часто бывал у нас в гостях. Он играл неаполитанские мелодии на своей гитаре, и, что удивительно, на обеих руках у него были татуировки. Мне казалось немыслимым, что человек, не относящийся к цыганам, может носить татуировки.
— Понимаешь, сынок, он — еврей, он был в концлагере Дахау, — объяснила мне мать.
Однажды в воскресенье, когда Морено был у нас дома и пел песни Адриано Челентано, я ввалился в коридор, преследуемый тремя ребятами из клана Сейдичей, которые собирались задать мне взбучку. Я отвязал их трехколесный мотороллер и пустил вниз по улице Горуса. На моих глазах он разбился о стену Военного госпиталя. Я сделал это в отместку за то, что члены шайки Сейдичей вымогали у меня плату за вход в старую бакалею.
Неожиданно Армандо схватил меня за руку, вывел на лестничную клетку и быстро уладил конфликт своим громовым голосом. Чтобы прогнать Сейдичей, он орал так, что в серванте звякала посуда. После этого он привел меня обратно в столовую, погладил по волосам и усадил к себе на колени, хотя я был выше его ростом. Затем он затянул песню. Все принялись хлопать в ладоши в такт песне «Venti quatro mille baci!». Даже мои отец с матерью обнялись и раскачивались влево и вправо. Морено взял в руки гитару. Всякий раз, когда он брал новый аккорд, на его левой руке показывался вытатуированный номер. На другой руке была изображена татуировка в виде двух наложенных друг на друга треугольников.
— Куда ты все время смотришь? Это звезда Давида, — пояснил он, когда заметил, с каким интересом я ее рассматриваю. — Давид был еврейским царем, — уточнил он, заметив мое удивление.
Я спросил его, что означают эти треугольники.
— Вставай, я тебе объясню, — ответил он.
Когда я встал, он указал пальцем на ширинку моих брюк.
— То, что внизу…
Я быстро опустил голову и покраснел как помидор, потому что все смотрели на меня.
—…также находится наверху, — сказал он, показав на верхнюю часть моей головы.
Я взволнованно переводил взгляд с его ширинки на голову и обратно, в то время как он повторял:
— Стало быть, то, что наверху, также находится внизу.
Смутившись, я не стал дожидаться окончания и с горящими щеками бросился прочь из дому под всеобщий взрыв смеха. И помчался на самый верх Горицы.
* * *
Я отправился туда той же дорогой, какую однажды выбрал просвещенный воитель Мустафа Мадьяр, чтобы спуститься в Сараево. Там, на турецком базаре, он был убит неизвестным мерзавцем, что только подтвердило мнение Мустафы о том, что мир полон зла.
