Я предпочитаю, чтобы зрители при выходе из кинотеатра помалкивали. Менно же в тот вечер был в ударе и во всеуслышание рявкнул, что фильм дерьмовый, что от такой пошлятины у него между ног начинается чесотка и удивительно, «как эти американцы умудряются снимать такую дрянь». В другой ситуации я бы, может, дал ему в морду, но, находясь под впечатлением от увиденного, оставил его комментарий без внимания. После сеанса ты прокручиваешь фильм в голове снова и снова. Меняется даже твоя походка. Ухмыляясь, ну почти как Хамфри Богарт, ты идешь по вымершей улице с темными домами, воображая себя героем некой истории. Тебе не терпится узнать, чем она закончится. Тебя распирает от любопытства – какой же все-таки конец уготован тебе судьбой.
– Ну и дерьмо, я чуть не обделался, – ворчал Менно.
Где-то в конюшне заржала лошадь, открылось окно, кто-то грубо выругался. Было ясно, что не все в тот вечер смотрели один и тот же фильм.
Схютте и Ван Бален поджидали нас у своей палатки. К счастью, я уже не помню, в каких именно выражениях они просили нас покинуть лагерь, но смысл их речей сводился к тому, что мы обманули их доверие, убежав из кемпинга, и что завтра первым же поездом нас отправляют домой, поскольку мы, видимо, не поняли, что рабочая неделя прекрасна сама по себе. В память врезались лишь их кислые лица.
– Нам необходимо доверять друг другу, – гнул свое Ван Бален.
Нет, мы не только нарушили правила игры, мы наплевали им в душу. Нам дали ночь, чтобы подумать о своем поведении. «Африканская королева» оберегала меня в тот вечер. Я даже не злился, просто хотелось побыстрее прекратить это опостылевшее нытье. Поэтому я сказал, дескать, мы признаем, что поступили некрасиво, и просим прощения: такого больше не повторится. У Схютте и Ван Балена отвисла челюсть.
– Ладно, идите спать, – сказал Схютте после затянувшейся паузы. – Завтра разберемся.
– Что ты там нюни распустил? – спросил Эрик, встретив меня у палатки. – Я чуть живот не надорвал.
– Рад, что хоть кому-то смешно, – сказал я, пытаясь сымитировать траурный голос Ван Балена, но безуспешно – и сам прыснул со смеху.
Теперь мы оба хохотали как сумасшедшие. Лежа в палатке, мы хихикали уже больше часа, не в силах угомониться.
На следующее утро Ван Бален с важным видом сообщил, что нам «предоставлен последний шанс». С темными кругами под глазами он выглядел совсем заросшим. Наверняка они полночи терзались вопросом, как все-таки с нами следует поступить, и это было, несомненно, «непростым решением». Вот так и получилось, что той «прекрасной неделей» нам пришлось наслаждаться до упора.
