Вернувшись домой в избу, где Паша стояла на квартире, она не легла отдыхать. Паша не нежила свою плоть и не давала отдыха рукам своим. Желая помочь не на словах, а на деле несчастным, она не ждала помощи от людей, а трудилась своими руками, всё шила и шила...
Вот и теперь, расчесав свои светлые чудесные волосы перед маленьким зеркалом и подкрепившись несколькими оставшимися лепёшками и молоком, она села за швейную машинку. Она шила, а вереницы мыслей одна за другой проходили в её сознании. То она вспоминала свою маму, которая так нежно прощалась с ней и не хотела отпускать её от себя, то других юных братьев и сестёр, которые так сердечно провожали её, то вспоминались дни полной отдачи Иисусу и жажда получить дело для служения ближним. Дверь отворилась и вошла хозяйка дома.
— Паша, к Вам из соседней деревни приехали двое, тоже хотят сшить платья. Услыхали, что Вы — хорошая портниха.
— Ну что ж, — сказала Паша, — пусть заходят. Хотя у меня заказов много, но и работать-то мне нужно много.
Вошли две крестьянки — молодая и старая. Разложив материал, стали советоваться какого фасона платья заказать.
— Вы нам только по совести, по Божьи, а то ведь все портнихи, особливо из города, обманывают.
— «Не беспокойтесь, — сказала Паша, — я боюсь Бога и делаю всё на совесть.
— А дорого не возьмёте? — спросила молодая.
— Нет, — ответила Паша, — тоже по совести. Ведь это я не для себя тружусь.
— А для кого же? — поинтересовалась пожилая.
— А вот для заключённых, — тихо сказала Паша.
— Так вы кто же такая будете?
— Я верующая, — пояснила Паша.
— Так , видно, из монастыря монашка, — сказала молодая крестьянка, — теперьче монастыри-то закрывают.
— Нет, — сказала Паша, — я обычная девушка, христианка из веры Евангельских христиан баптистов.
— А-а-а, баптистов, — улыбнулась пожилая, — знаю, знаю. Это очень хорошие люди, честные. Самые хорошие люди.
Когда они ушли от Паши, пожилая говорила молодой:
— 3аказ она сделает по совести. Я знаю этих баптистов. По Божьи живут.
«Верою»
Евр. 11:33.
Из Иркутска по направлению к Байкалу шел поезд. Огни его прорезывали тьму ночи и гудки нарушали покой спящей тайги. Поезд остановился у маленького разъезда, вздрогнул и опять понёсся вдаль. На маленьком перроне, слабо освещённом коптящейся керосиновой лампой, был одинокий пассажир, сошедший с поезда. Он огляделся кругом, подошёл к концу перрона, постоял, и, обогнув станцию, стал спускаться по откосу в неизвестный таинственный мрак ночи. На фоне ночного неба рисовалась зубчатая тайга. Там, ниже, вправо, белелась какая-то полоса.
