– А почему я «Лялька»? – недоуменно нахмурилась я, решив задать вопрос, который интересовал меня еще со вчерашнего вечера. Вроде он не родственник, чтобы так меня называть.
– Потому что Лялька, – спокойно ответил Нурикеш, с легкой иронией глядя на меня. – Ты маленькая, хорошенькая и очень наивная. Кто ж еще? Дите…
– Ясно, – задумчиво почесала я висок и, потянувшись, сползла с постели. – И ты не клептоман. Ты просто в таком теле сейчас… Это оттуда же, откуда и симпатия к самкам попугая.
– Именно поэтому я сейчас тащу все, что блестит? – едко поинтересовался Айнир Нурикеш. – За-а-амечательно! В былое время, когда на всякие цацки денег было море, плюс увесистый сундучок родовых драгоценностей, я не испытывал к украшениям такой трепетной тяги! И я – это я!
– Ну, если судить по твоему рассказу, важно не столько тело, сколько то, что тебя прежнего в нем – всего лишь десять процентов, – грустно улыбнулась я и, подойдя, аккуратно стянула с попугая сначала кольцо, а потом и браслеты, оставив лишь один, из красного золота, который красиво смотрелся на багрово-черном оперении феникса. – Меня вот в виде змеи тоже на мышек, птенчиков да ящерок тянет. Но так как сознание все же мое, инстинктам я не поддаюсь, а оголодать до состояния «съем даже это» мне, слава создателю, еще не приходилось.
– Я все понимаю, – нахохлился птиц и стянул с лапы еще одно кольцо. – Но легче от осознания природы собственной тупости не становится. Проверенные ментальные тренировки не помогают. Вообще ничего не помогает! А хуже всего то, что я почти ощущаю, как скатываюсь все дальше.
– Закономерно. – Я осторожно погладила загрустившую птичку по крылу.
– Нельзя долго находиться в пернатом виде, а я превысил любой лимит. – Нурикеш встряхнулся, взмахнул перьями и, повертевшись, наигранно бодро попросил: – Сними с меня все это, а? А то самому долго.
– Ну ты и увешался! – восхитилась я, снимая драгоценности отовсюду.
– Сам не заметил, – вздохнул Нурикеш. – Говорю же: деградация. Хотя куда тут дальше деградировать – непонятно.
– А ты милый… такой, – неожиданно призналась я.
– Значит, когда восстановлюсь – не понравлюсь, – хмыкнул попугай, покосившись на меня ярким зеленым глазом. – Айнира Нурикеша милым не называли даже трепетно влюбленные в него барышни. Все больше козлом. Потом, правда.
– Как понимаю, потому что Айнир Нурикеш и был именно таким, – невозмутимо кивнула я и рассмеялась. – Ты же феникс, я примерно представляю, каким эгоистичным и самовлюбленным созданием являлся ты в расцвете своей силы. Все вы… такие.
