Я всегда говорю себе: я не буду ему звонить, а потом звоню - вскоре после последней встречи. Я боюсь, что попаду на его начальника, я пытаюсь говорить решительным, безразличным голосом, но, когда я попадаю именно на начальника, мой голос срывается на имени Венсана, и то, как начальник говорит «Не вешайте трубку», дает понять, что он учуял мою влюбленность, и от этого смешно. Я знаю, что моя манера говорить, моя быстрота, моя уверенность будут решающими, мне придется заплатить за любое колебание, придется заплатить за мою чувственную интонацию. Я знаю, что нежданно-негаданно выпалить «Вечером увидимся», и лучше с восклицательной интонацией, нежели с вопросительной, дает мне больше шансов, чем «Ты вечером свободен?». Захваченный врасплох, он всегда какое-то мгновение колеблется, он понимает, что я знаю об этой возможности прибегнуть ко лжи, и, что, если он отказывается, это необязательно значит, что он занят, однако он так решил, он распознал предел пафоса в моем голосе и не хочет прийти на помощь; он соглашается только, когда к тому есть обоюдная расположенность; он всегда диагностирует нашу связь.
Я встаю рано; часы, которыми я пользуюсь с первого причастия, не прекращают коварно останавливаться; я думаю: в это время он должен вставать, как он мне рассказывал, его отец или мать кричат за дверью, чтобы он поторопился; чуть позже я думаю: он пришел в лавку, он взвешивает пакетики с табаком, он занимается доставкой; я сдерживаюсь, чтобы позвонить ему, я боюсь попасть на его начальника.
В прихожей установлена эта электрическая система низкого напряжения, молодой электрик, согласно договоренности, должен был вернуться, чтобы ее доделать: провода торчат, в потолке необдуманно проделано множество дырок. Я смотрю на эту замысловатую световую систему (было стыдно признаться спросившему об этом молодому электрику, сколько она стоит), я смотрю на эти неуклюжие провода, я думаю: неделю назад он трогал их, он должен был снова коснуться их; в субботу утром его мать нашла его мертвым в постели. Я попрошу Венсана закончить работу.
Венсан испражнялся, сидя на унитазе, и я пытался у него пососать: это был не какой-то порок, извращение или попытка возбудиться особым образом, это был простой любовный порыв.
Словно отравлен этим счастьем: невозможно растопить его в текущей жизни, не хотеть восстановить его, воссоздать; лишь снова увидеть его, его самого!
Он ласкал меня, он сказал: «Если бы я остался, я бы тебя рисовал, а ты бы спал рядом», - и положил голову мне на грудь.
