И сует мне опросный лист. Пробежала и говорю: а вот тут что-то про электронную диспансеризацию. Нет, нет, этого не надо, машет он руками, это потом, это я сам.
Итак, надо отправляться на химзавод. Хотя вряд ли Сенотрусов именно этого от меня ждет. Там уже почти никто не работает. В цехах вырос чахлый кустарник, и трубы покрылись мхом, на закатанных свалках вчерашние аппаратчики собирают грибы. Неужели Сенотрусов этого не знает? Беру у него аванс и отправляюсь в Пивницу 18+. Сначала тоскливо пью в одиночестве, потом начинаю приставать к посетителям: будете голосовать или вам насрать? В зависимости от ответа задаю следующий вопрос: верите ли вы в пришельцев и что вам известно о Корпорации?
– Какая корпорация, дура ты пьяная.
– А что за дерьмо вы пьете?
На мне мужская рубашка с закатанными рукавами, что вряд ли способствует исполнению миссии. Под потолком на огромных простынях весь вечер испанцы рубятся с немцами, а в перерыве появляется рожа Бута. Звук при его появлении пропадает. Я впадаю в прострацию, не двигаюсь, смотрю на эту рожу и думаю. Где-то там, в московских подземельях, сидит гигантский монстр и высасывает из людей энергию. Он не спит, как Ктулху. Он всегда на посту. Он раскинул щупальцы-присоски от Кенигсберга до Анадыря, он превратил людей в скотину, сырье, в удобрения, в кормовые единицы. Иногда мне хочется разорвать Бута в клочья. А иногда мне бывает его жалко. Таким несчастным он выглядит на экране. Я думаю, у него жена стерва. Он несчастен с ней. И это многое объясняет. А все окружение его обманывает. Ворует. Но отвечать придется ему!
Внутри меня постоянно идет противоборство – хочется разносить все к чертовой матери, метать бомбы, строить баррикады, жечь офисы, хочется костров, горящих прямо на асфальте, и одновременно хочется спасать тех, в кого летят эти бомбы, кто прячется в офисных шкафах или вынужден штурмовать баррикады. Они такие глупые, беззащитные, так страшатся потерять свои грядки под Москвой.
В процессе моих мучительных размышлений является человек в шикарном обмундировании. Сюртук с фалдами, сзади скрепленными блестящими пуговицами, золотое шитье в виде дубовых листьев, эполеты, обрамленные витыми жгутами, голубая лента через плечо, рейтузы, высокие сапоги из мягкой кожи. Что-то он мне говорит – я не сразу въезжаю. Вчера только с боевого дежурства, говорит, Темрюк, говорит, знаете, где это? Друзья-однополчане, говорит, поехали… Куда, спрашиваю, в Темрюк? Нет, говорит, в баню. В словах этого вояки мне слышится какой-то незнакомый акцент, кажется, китайский, но на китайца он совсем не похож. Может, уйгур?
