После первого «парагвая» Андрия в камеру принесли на руках.
Так он убедился на собственном опыте, что такое дефензива, допрос, пытки.
С допросов Лещинского товарищи по камере никогда не могли вернуться сами. Едва живого швырнули в камеру Мирона Стаецкого. Полищуку досталось едва ли не больше всех.
Уходили дни. Все молчали, все товарищи шли через «дефу» одинаково. Молча. После каждого допроса Лещинский зверел все больше и больше. Но со временем допросы стали реже. Лещинский так ничего и не добился. А потом передали, что арестован и Корольчук и что он будто бы «раскололся» на допросе.
Раскололся, конечно, раньше. На допросе просто для проформы. Все это его рук дело, получит по заслугам. Полищук стискивал зубы, лицо бывшего адвоката становилось каменным, и тогда заметно было, сколько тяжелой силы носит в себе этот человек.
Он организовал в камере политучебу, каждый день сидел с Андрием отдельно — до допросов, после допросов. Он был опытным подпольщиком, не раз попадал под арест, бежал из тюрьмы, прошел и Березу Картузскую. Отсидел там полгода.
Андрий словно пробуждался ото сна. Куда девалась романтика, куда исчезло желание стать героем? Он проходит жестокую науку, обучаясь не ломаться в любой ситуации, находить опору в других.
После «парагвая» Андрий долго отлеживался. Полищук старался не отходить от него, присаживались рядом и другие товарищи. Слышанные раньше от отца слова приобретали сейчас совсем другой смысл. Отец. Андрий не раз думал: как отец, что с ним? Полищук сказал: готовься к очной ставке. Это было самое худшее. Его ввели, когда отец сидел за столом напротив Лещинского. Андрий сразу заметил страшное истощение, усталость, следы побоев. Стало больно, больно и страшно. В отцовских волосах, до самого последнего времени черных как смоль, светились седые нити.
Андрия уже убеждали, что отец сознался во всем, рассказал: именно по его поручению Андрий нес литературу и шрифт к Полищуку. Андрий неизменно отвечал «нет».
Отцу, наверное, говорили то же самое. Когда их взгляды встретились, Андрий все понял. Отец тоже понял и улыбнулся.
Долгий допрос.
— Вы же признались уже, что отец дал вам литературу для Полищука...
— Неправда! — воскликнул Андрий. — Все вранье, я ничего не говорил, я ничего не говорил!
Его били при отце.
Это было труднее всего. А потом отца били при нем. Как у него хватило сил выдержать все это?
...Я не утомил вас, Ольга? Мы ведь впервые сидим вот так, разговариваем, а я вам сразу о своем прошлом. Сколько лет с той поры прошло? Двадцать? Больше! Вспоминаю, и будто речь о ком-то постороннем. Вижу сейчас ту камеру в «дефе» и просто удивляюсь: откуда у юнца такая крепость?
