— Не боюсь! — радостно воскликнул Иванко.
— А сейчас позови сюда мать.
Вихрем вылетел Иванко во двор и привел мать. Смеливец уже встал и ходил по клети, ногами подсовывая помятую траву к печи.
— Тоскуешь, Татьяна? — ласково обратился он к жене. — А у меня есть для тебя лекарство, да такое хорошее, что и болеть больше не будешь. Ты вступилась за Ольгу Твердохлебову, когда ее рыжий Никифор обидел, а он грозил тебе порубом… Ничего теперь не будет — тиуна этого проклятого уже раки едят.
Татьяна посмотрела на сына, потом на Смеливца, не веря его словам.
— Да, да, его уже нет.
Она глубоко вздохнула и перекрестилась.
— Услыхал Господь мою молитву! Сколько я просила… Поклялся он Баранихе, что все забудет, а сам все грозил… Боялись мы — и я, и Ольга, и Бараниха… Услыхал Господь…
— Услыхал бы, — рассмеялся Смеливец, — если бы люди не нацепили камень на его рыжую шею!
Татьяна засуетилась:
— Ой, какая же это радость! Побегу я к Ольге, скажу, чтобы не горевала!
Она кинулась к сыну и, обняв его, трижды поцеловала.
— Это ты такую весть принес?
— Я, мама, — обрадовался и Иванко. Ведь и ему тяжело было смотреть на опечаленную мать.
Мать побежала к двери, но ее остановил голос Смеливца:
— Ольге скажешь об этом, да только молчите, не говорите, кто принес весть эту, а то… — Смеливец помолчал какое-то мгновение и добавил: — Длинные уши у бояр, и схватят они Иванку.
Татьяна вернулась и обняла сына.
— Никому не скажем.
После ухода жены Смеливец долго ходил по клети, о чем-то размышляя. Иванко неподвижно сидел на скамье, не зная, что делать.
— А Теодосия остерегайся, — промолвил наконец Смеливец — Это страшный человек.
6
До зимы ничего не произошло в Галиче. Мария сидела в тереме, никуда из крепости не выезжала. Мирослав и Семен часто заходили к ней. Василий уже четвертый месяц лежал в своем оселище, поправлялся после тяжелого ранения. Не знал он, откуда и напасть взялась. Осенью он ехал с небольшой дружиной в Коломыю. Доехали до опушки леса, уже и до Коломыи было рукой подать, как вдруг что-то будто кольнуло в бок. Посмотрел — стрела торчит, попробовал осторожно выдернуть, но оперение крючками зацепилось за ребра. Пришлось слезать с коня. Стрелу вытащили, но Василий слег в постель — стрела была отравленной. Хорошо, что вскоре на опушке встретился боярин Филипп со своей дружиной. Он велел немедленно разрезать кафтан Василия, разорвать рубашки и сам помогал стрелу вытаскивать. Филипп близко к сердцу принял несчастье Василия, отдал свой возок для раненого — у Василия не было возков. Филипп возмущался и кричал:
