Изгнанники Эвитана | страница 45



  Сердце вмиг заледенил цепенящий ужас.

  Значит - нельзя допустить даже тень мысли, что останешься здесь на всю жизнь! Навсегда.

  А существование, когда оно ненавистно, может стать очень долгим. Это Анри Тенмар погиб молодым!

  И о нем думать тоже нельзя - или свихнешься еще быстрей.

  Пусть Ирия Таррент - неблагодарная дрянь. Но надежду вселяет лишь память о выживших. А горе о погибших - даже самых дорогих! - только глубже загоняет в бездну тоски и отчаяния. Думать об Анри так же пронзительно-больно, как о тоскливом ржании в замке...

  ...Ирия сидела под замком - ждала продолжения кошмара. А где-то рядом, почти за стенкой, обреченно ржал друг. Выл. А через бесконечно долгие часы - замолк...

  Когда девушку вели к тюремной карете, кто-то из слуг пробормотал:

  - Старый Ланс отмучился...

  Поймав хмурый взгляд конвоира, Ирия поспешно отдернула руку. Еще решат, что собралась сигануть в воду. И свяжут...

  Пленница прыгнула бы обязательно. Рискнула бы. Но в лодке торчит десяток леонардитов, готовых не дать преступнице сбежать от уготованной судьбы. Эти мигом выловят "подлую отцеубийцу"!

  Папа...

  ...Бурая кровь на ковре, на одежде. Кровь из родного сердца...

  Дочь спала и болтала с призраками, а отца убивали. Может, теперь поделом ей?

  Сегодня нет ветра. Ни ветра, ни ряби на волнах. Траурная тишина.

  Всю ночь и весь день погода сходила с ума. А сейчас - притихла. И облака заволокли полную луну. Остались лишь похоронный плеск вёсел, потеплевший вечерний воздух и мрачно-бесстрастные лица конвоиров.

  Леонардиты не прощают никого. Даже невиновных. Значит - ни за что нельзя показывать слабость. Слабость, горе, слёзы...


  2

  С мечтами о побеге пора расставаться. С осколками мечты. С последней глупой надеждой еще более глупой девчонки.

  Еще никто не удрал из Башни Кающихся Грешниц.

  Говорят, мама провела здесь полный год. Не выходя из кельи, ни с кем не разговаривая. И не по собственной воле.

  Почему Ирия прежде даже не задумалась, что это значит?

  Еще шагая по мрачно-непроглядным коридорам, она думала: вот сейчас обрядят в монашеский балахон. И пошлют молиться. Вместе со всеми.

  Посты, заутрени, вечерние службы. Ряд фигур в одинаково-безликих балахонах. Мышино-серых...

  Девушка заранее успела тоскливо вздохнуть.

  Действительность оказалась много кошмарней. Узница начала это осознавать - едва захлопнулась тяжелая дверь одиночной зарешеченной кельи-камеры.

  Четыре шага - вдоль, три - поперек.