— А где его окна?
— А вон, вон!
Подняв голову, Маликульмульк увидел частый переплет, а за стеклом — профиль. Молодая женщина, сидя у окошка, прилежно занималась рукоделием. Уточнив, где расположен отдельный вход во второе жилье, Маликульмульк отыскал его во дворе и стал подниматься по узкой и крутой лестнице с хилыми перильцами. Лестница была пристроена к наружной стене кое-как, имела нечто вроде крыши, и Маликульмульк забеспокоился — не рухнуть бы ему с этих кривых ступенек и не накрыться бы сверху крышей, то-то получится знатный саркофаг!
Но доверху он добрался, вошел в крошечные сенцы, где едва поместился, и постучал в дверь. Ответили ему по-французски:
— Entrez!
Несколько удивившись, он вошел и оказался в крошечной комнатке, убранной очень бедно. Женщина, сидевшая у окошка, повернулась к нему. Взгляд был спокойный, с некоторой долей любопытства.
«Девицы так не глядят, — подумал Маликульмульк, — девицы пугливы, она непременно замужняя, получившая хорошее воспитание».
Женщина была на вид лет двадцати двух, темноволосая, гладко причесанная, без модных спущенных на лоб кудряшек, с самыми простыми чертами лица. Рот великоват, но она и не пыталась уменьшить его, сложив губки томным бантиком. И нос был далек от идеала, простой русский нос мягких очертаний, не похожий на античные образцы, а вот шея, не прикрытая воротничком или шалью, как раз оказалась достойна Минервы или Юноны, крепкая и сильная шея, не из тех, что никнут в бедствиях, как надломленные стебельки цветов.
Занятый незнакомкой, Маликульмульк не заметил старика, сидевшего в плохо освещенном углу.
— Вам что угодно, сударь? — окликнул его старик.
Голос был недовольный, выдающий человека, не привыкшего ни перед кем лебезить.
— Вы отставной бригадир Дивов? — спросил Маликульмульк.
— Я.
На седовласом старике, высоком и худом, был тот самый мундир со споротым галуном.
— А я — начальник канцелярии его сиятельства князя Голицына Крылов. Вчера было получено ваше прошение, и его сиятельство велел мне выяснить обстоятельства ваши.
— Вот мои обстоятельства! — старик указал на женщину.
Тут лишь Маликульмульк разглядел, чем она занималась.
На подоконнике лежали куски того самого золотого галуна, о котором писал Дивов, уже споротые с мундира. Ловкими пальчиками молодая женщина распутывала шитье, высвобождая отдельные нити. Затем она отделяла тончайшие золотые проволочки от шелка, складывая их в отдельную кучку, пока еще крошечную.
