— Ты велела бы хоть немного окна открывать. Хоть вечером, когда темнеет, чтобы его не испугать. Нельзя ж совсем без света.
— А это как матушка-княгиня прикажет.
Возвращаться в гостиную Косолапым Жанно Маликульмульк не пожелал. Он решил завершить вечер по-философски — в одиночестве.
Придя в башню, волшебник и философ уселся в амбразуре окна с трубкой. Он привез несколько хороших трубок из Москвы, а здесь приобрел особые — из белой глины, с долгим чубуком. Глядеть на закат и наслаждаться хорошим табаком — что могло быть приятнее? И молчать, молчать…
Впрочем, он и так молчал слишком долго. Что-то должно было произойти.
А что происходит, когда мужчина ощущает себя потерпевшим полный крах скитальцем, принятым в дом из милости, а затем пристроенным на скучную, но обязательную службу — из продления милости? Он может смириться — да ему и полезнее было бы смириться. Когда нет семьи, кроме младшего брата Льва, когда нет серьезного занятия, способного дать достойный заработок, когда отвергнуто много возможностей, потому что они вступают в противоречие с гордостью сочинителя, когда осознаешь свой талант, а куда его применить — уже не знаешь, что тогда происходит?
Что-то взрывается в душе, выжигает ее изнутри, и остается некий чулан с черными стенками, куда хочется набить побольше денег. Раздобыть сто тысяч — и сказать самому себе, что хоть в чем-то преуспел.
И забыть наконец, что нищета однажды стала неодолимым препятствием для счастья!
Послание о бригадирских галунах показалось любопытным не только потому, что давало повод князю Голицыну совершить доброе дело. Если история эта — вопль души ветерана и инвалида, вострепетавшего перед голодной смертью, то благодеяние будет оказано и князь испытает чувство христианского милосердия, но начальник его канцелярии испытает чувство обиды: ошибся в человеке… Но когда обнаружится, что письмо — ловкая выдумка мошенника, тогда-то для Косолапого Жанно (Маликульмулька? Ивана Андреевича? Господина Крылова, черт побери!) и настанет праздник. Ибо в сем богоспасаемом городе мошенники ему необходимы. Только они могут привести в компанию записных игроков. В такую, где на кону — Большие Деньги, соответствующие Большой Игре.
Он не знал Большой Игры по меньшей мере четыре года.
То есть карты-то он в руки брал, но как брал? Примерно как медведь, танцующий на ярмарке для увеселения ребятишек. Вроде и сплясал, а пользы и радости с того никакой. Князь Сергей Федорович, даром что при государынином дворе возрос, а карт, смолоду наигравшись, больше не любил, предпочитал шахматы и обыграл бы любого. Косолапый Жанно садился с ним за доску, лишь чтобы время убить и удовольствие хозяину усадьбы доставить. И как-то следовало отработать свое прокормление — хотя государыня рекомендовала его в секретари, но как раз секретарь опальному князю почти не требовался, справиться с немногой перепиской помогал отец Маши Павел Иванович Сумароков.
