В эту вот пятницу был я там уже с двух. Купил билет, прочел объявление «Простынь до помыва не выдается» и встал в очередишку. Само собой, в мужское отделение. За длинным и худым мужиком — у него и веник такой же длинный торчал из продуктовой сумки. За мной занял мужичишко дробленький, с широким, прямо-таки утиным носом, но голубого цвета. А уж за дробленьким встал мужик вроде бы постарше нас, у которого от его прежней жизни остался лишь желтый хохолок на макушке — как перышко воткнуто в головку сыра.
И стоим, ждем своего парного счастья. Да молчком стоять в бане — грех.
— Говорят, баню-то того… закрывают, — сказал голубоносый.
— Как так? — удивился впереди меня стоящий.
— Вселят сюда научный институт.
— Тут и не разместиться…
— За милую душу, — вмешался я. — В мыльной с полста столов втиснется, а начальника в парную.
— На ремонт ее закроют, — сообщил мужик с хохолком.
— Я паром только и жив, — вздохнул высокий мужик, примерно моих лет.
— Витамины надо, — посоветовал голубоносый.
— Принимаю.
— А я век не принимал, — ухмыльнулся мужик с хохолком.
— Надо зарядку и прочую физкультуру, — опять советует дробленький.
— Делаю.
— Еще чего, — вставил хохластый.
— Творожок хорошо с рынка, — не сдается советчик.
— Ем.
— А я свиные шкварки уважаю, — вроде бы стоит на своем наш замыкающий, с хохолком.
— На юг надо, погреться.
— И в Сочах был, и на Азовском.
— А я не знаю, где он и есть, этот юг-то…
— Вот и выглядишь на шестьдесят с лишним, — не утерпел высокий мужик.
— Ага, а мне без году восемьдесят.
Не успели мы обомлеть от удивления, как нас всех четверых запустили. А уж там надо вертеться элементарной частицей. Скоренько разделись и пошли гуськом и, конечно, голышом.
В бане мне всегда беспорточное детство вспоминается, и не только потому, что я без порток. Свобода, как у пацана. Ни забот, ни мыслей, ни одежи, ни стыда. Но совесть непременно — она со стыдом не одно и то ж; знавал я людей бесстыдных, но и притом совестливых. Это потому, что стыд поверху лежит, а совесть глубже спрятана. В бане же совесть как бы на поверхность проступает — и сам не знаю почему. Видать, от пару. В бане нет мужчин и граждан — все мужики; нет там всяких «вы» — все на «ты». Короче, в бане мужик добрый.
Заняв в мыльной по месту да по шайке, тазику то есть, прошагали мы в парную. И полное разочарование — пар скудный, сырость тропическая, на полке слой листьев склизких…
— Растуды вашу налево! — сказал я млеющим фигурам. — Совсем народ обленился. А ну все отсюда к едрене фене!
