— Зашпаклевал.
— А вот я на той неделе просила паркетину уровнять…
— Уровнял.
Она замешкалась, поскольку дела все были переделаны. Не хватило их на следующие шестьдесят лет. Понимаю я Марию, хочет отвлечь меня от мыслей. И не понимаю: будто мысли грех какой или проказа страшенная. Вкалываешь, смотришь телевизор, жрешь, пьешь — все тебя понимают. А стоит задуматься — как тревога, будто вступил человек на скользкую дорожку.
— Так для чего мне еще шестьдесят? — вернулся я к началу.
— А для чего вообще живем? — вспыхнула она.
— Верно, Мария. Под капустными листьями зришь ты кочерыжку, то есть сводишь все к смыслу жизни.
— Коля, пусть про это думают ученые да начальники.
Подобное замечание я в одно ухо впустил, а в ноздрю выпустил, поскольку оно теперешней жизни не соответствует.
— Ты, Мария, спросила, для чего мы живем. А ведь давно известно: как спрошено, так и отвечено. Для чего мы живем? Спрошено-то о первой сущности. Об ней и ответ будет.
— Не понимаю я тебя, Коля.
— Чего ты из магазина принесла?
— Мяса хорошего купила, сметаны банку, кочешок капусты… Кефира две бутылки…
— Во! А теперь я спрошу по-другому. Мария, для кого ты продукты из магазина приволокла?
— Как для кого? Для тебя и для себя.
— Ага, — сильно я обрадовался моей идущей мысли. — Ответила ты верно, поскольку верно я спросил. Не чего принесла, а для кого принесла!
Повернулся я к Марии, под свет синих глаз. Но лицо у нее строгое, за меня беспокойное. А фигура крепкая, маленькая, плотная — новгородская фигура. И порадовал я жену своим открытием:
— Мария, вопрос «Для чего мы живем?» в конечном счете сводится к вопросу «Для кого мы живем?». Каков у тебя муженек, а?
— Молодец, Коля, молодец, — сказала она, потакая.
— А все потому, Мария, что вижу я соразмерность первой сущности со второй.
Тут ворона, игравшая в хоккей, опять загарцевала под окном. Только я разглядел, что она не в хоккей балует, а скачет насчет хлебных крошек из-под голубей. Эх, птица-небылица… Из разных мы с тобой бригад. Есть меж нами кое-какая разница. Не в том, что у тебя перья, а у меня пальто на ватине; у тебя клюв, а у меня нос; ты крупу клюешь, а я ем ее сваренной; у меня жилплощадь с пропиской, а у тебя — бог его знает где ты живешь… Разница наша в другом. На вопрос «Для чего ты живешь?» небось прокаркаешь…
— Коля, — перебила мою полноводную мысль супруга, — включил бы себе телевизор.
— Боюсь, Мария.
— Чего боишься?
— Этого, ведущего. Он дремлющим у экрана теперь говорит: «Дурак, займись делом!»
