— Петр, ты сегодня гнал ребят не хуже пастуха. Зачем?
— Не понял смысла вопроса.
— Зачем, говорю, давил на ребят?
— Хлеб твой бригадирский отбираю, что ли?
— Этого хлеба на мою жизнь хватит. К чему бешеная гонка, Петр?
— Фадеич, разыгрываешь меня или как?
Глядит на меня Кочемойкин, будто я голубая рыбка и делаю ему круглым ртом ам-ам. А я не разыгрываю, я «или как».
— Петр, ты сними зипун-то…
Дубленка у него дай бог всякому. Он уже намылился домой, но мои загадочки, видать, поддели за живое. У женщины талия, а у бабы бок; отгадай загадочку правильно и в срок. Короче, к вопросу можно шагнуть и с другого боку.
— Петя, — ласково зажурчал я, хоть ему полста и член он профкома, — ответь мне на вопрос: что есть жизнь?
Он вскочил, как шишок, и сграбастал снятую было дубленку:
— Я не жравши, а у тебя шуточки.
— Придется к Василию обратиться, — вздохнул я притворно.
Кочемойкин прыть убавил, поскольку они с Василием порассуждать любят о жизни и расценках; Василий порой его и забивает громкостью голоса и длиннотой мыслей, отчего, говорят, и жена от него ушла — из-за этих длиннот.
— Хорошо, Фадеич. — Кочемойкин сел, как вошел в свою резьбу, основательно.
— Что есть жизнь, Петр?
— Работа, Фадеич, работа.
— И все?
— Почему ж… В жизни много всего есть. Жена, еда, телевизор, дети…
— Не знаешь, Петя, что такое жизнь.
— А ты объясни, — усмешечкой просит, потому что у него десять классов, а у меня по анкете семь, хотя и на шесть-то не наскребешь.
— Я лучше зайду с другого боку… Кому свою жизнь отдаешь, Петя?
— Э-э, Фадеич, газеты я читаю. Работе отдаю, кому же еще.
— Какой работе?
— Да нашей, бригадной.
— Ремонту, что ли?
— Я, Фадеич, тридцать лет отдал этому делу.
— И не жалко?
Кочемойкин глядит, будто я аспид какой, будто я рыбок в аквариуме ловлю да заглатываю.
— Не понял, — пришел он маленько в себя.
— Не жалко, — говорю, — отдать жизнь автотранспорту? Он же тупой, как бампер.
— Кто тупой?
— Автотранспорт, кто ж…
Думаю, сейчас возьмет Кочемойкин африканскую пальму и грохнет по моей русской башке. И пойдет домой обедать, и, между прочим, правильно сделает, поскольку еда наверняка простывает.
— Фадеич, может, ты новый тест пробуешь?
— Я дивлюсь, Петр. У тебя была единственная жизнь, тебе даденная. А ты взял ее и подарил ремонтным мастерским.
— Может, пойдем пивка хлебнем?
— Разве есть на свете такое дело, которому можно отдать жизнь? Таких дел нету, Петя.
— Сеешь ты, Фадеич, вредные мысли.
Ум молчит, а дурь кричит. Это я про себя, поскольку к Кочемойкину не подкопаешься — и работник дельный, и не дурак. А я взялся за дышло, абы как вышло. Да и права у меня на такой разговор нету, сам-то без работы дурею. Может, потому и заговорил, чтобы у самого прояснилось? С другой стороны, чего там после шестидесяти прояснять?..
