Врал он. Потому что свекровь рассказала ей, как в один, совсем не прекрасный день, собрал свекор всю косметику, все украшения Анны Степановны, выкинул духи… и объявил – ша, хватит. Нечего больше хвостом вертеть!
Смирилась свекровь и стала такой, как сейчас. Зачем, спрашивала Наташка. А знаешь, как страшно, когда он кричит, отвечала свекровь. У него же глаза белые… Лучше пусть так. Спокойнее.
Если разобраться, Наталья тоже шла этим путем. Видя, какой яростью горит мужнин глаз, как зеленеет лицо, слыша обидные вещи, не спорила. Он же хороший. Просто такая наследственность…
Собралась Людмила быстро: надела брюки, ветровку, сапоги. Взяла сумку, сунула спички в карман. Вышла из дому, скоро зашагала к лесу. Медлить было некогда. Топая по тропинке, оглянулась – казалось, деревенька нахохлилась и замерла в ожидании. Людмила чувствовала – сегодня что-то произойдет.
Шла к лесу, вспоминая утренних посетительниц. Жалко было обеих, хорошие. И свекровь, и невестка. Но знала и другое: просто так ничего не бывает. Наташку хотя бы взять.
Привозил ее Генка, лет сто тому, с родителями знакомить. Людмила помнила, как сияли у молодых глаза. Закрутило их сейчас, заморочило. И ее понять можно, и, что греха таить, его тоже. Какая Наташка сейчас? Ребенка родила, изменилась.
Сама доктор, знала Людмила все женские оправдания: после родов сбился гормональный фон. Ну-ну. У одной из десятка, может быть, что и сбивается.
Не только в гормонах дело – меняется все в голове после родов. Она помнила, как, проведя неделю в роддоме, выходишь обратно совсем другой… и себе уже не принадлежишь. Ритмы, устремления, жизнь твоя вся подчинена только маленькому человечку. Не успеваешь спать, вслушиваешься – как там малыш?
А любимому ты нужна прежняя. Тебе не до него, и на себя-то времени нет…
Нормально это, и плох тот мужик, который понять не способен. Все бы ничего, но вдруг, год спустя, находишь себя в зеркале совсем другой. И замечаешь, что муж не так на тебя смотрит. Огорчаешься, и, гори все огнем, опять идешь к холодильнику…
Нырнула в лес и двинулась в чащу. На смену птичьему гомону шло полуденное затишье. Лес молчал, приглушая чужие звуки – лай собак, стук далекого поезда, крики мальчишек да гудение сверхзвукового самолета.
От пряного воздуха голова чуть кружилась. Брела, дорогу не примечая, благо не промахнешься. Выведет. Сладко пахнуло болиголовом. Здесь. Смахнула с лица паутину, раздвинула ветки.
Болото тянулось на многие километры. Сапоги были не лишними – тут водились и змеи. К ним питала Людмила атавистический страх. Разглядывать, кто перед ней – гадюка или безобидный уж, она точно не будет – рванет, не разбирая дороги.
