— Не за што, чай, расплатился уже. Ну, а коли доведется, что скрутят меня, замолви словечко перед Володимером.
Не захотел Прокл лицемерить, ничего не ответил на последние слова разбойника, тронул коня, уехал. Могута и сам понимал — никакой не заступник ему Прокл перед князем, в холопах ходит. А когда это было, чтобы князь холопа слушался.
Никому не сказал дворский Прокл Кривой, где он достал столько паволок, послал двух работников обивать горницу, предназначенную великой княгине для родин. И те в два дни управились, обили стены, потолок, дверь и даже пол. Рожай, княгиня.
Из остатков велено было наделать пеленок и нашить для будущего багрянородного дитяти сорочек.
Багрянородная Анна искренне верила, что рожденному в багрянице самим Небом предназначено быть царем.
Владимиру Святославичу тоже понравилась багряная горница: вот и мы, мол, не хуже царьградских владык. Похвалил дворского:
— Молодец, Прокл, молодец!
У Прокла душа в пятки ушла. Не от похвалы, от страха, что вот-вот спросит князь, где, мол, столько багряных паволок взял? Не соврешь ведь. Однако не спросил. Пронесло.
А вскоре настал великой княгине срок, родила она великому князю Владимиру сына, которого вскоре окрестили и нарекли Борисом.
Владимир Святославич по этому случаю закатил пир горой, где вино лилось рекой, веселье до неба вздымалось, звенели гусли, песни, пол ходуном ходил от переплясов.
Ближние бояре все тянулись чарками к счастливому Владимиру, поздравляли, хотя что уж там: сколь он произвел сынов-то, поди, и сам счета не ведает. Но тут особая стать, те-то от язычниц рождались, а этот от христианской багрянородной царицы, да и сам в багрянице рожденный.
— С сыном тебя, Владимир Святославич, с наследником.
— Спасибо, спасибо, милые, — радостно улыбался князь.
И тут нелегкая принесла Блуда с его языком поганым:
— Владимир Святославич, на Торге ныне один волхв-ведун кричал нехорошее про Бориса-то.
— Что? — посерьезнел великий князь, в глазах появилась жесткость.
Блуд, заметив, струхнул, хотел на попятную, кляня в душе себя, да поздно было.
— Ну говори, что кричал волхв о сыне моем?
— Да так. Ерунда. Собака лает, ветер носит, — пытался увильнуть Блуд.
— Говори, — насупил брови князь.
И за столом стал стихать шум, пирующие почуяли неладное.
— Да богомерзкий волхв кричал, что-де родился у великого князя сын в кровавой горнице и что-де конец ему такой же грядет, в крови захлебнется.
Вокруг князя стало тихо, шумело лишь дальнее застолье. А здесь даже жевать перестали. Смотрели то на Блуда, опоганившего праздник, то на князя, глядевшего предгрозовой тучей.
