Перед самым отплытием отрада Путяты на берегу появился Добрыня:
— Заходи сверху крепости. Только что оттуда воротился мой лазутчик, он сказал, что тысяцкий Угоняй ездит верхом по городу и кричит: «Лучше нам умереть, чем дать своих богов на поруганье!» Первым делом хватай Угоняя и всех его поспешителей. Вяжи их и отправляй сюда ко мне. Лишим бунт головы, он сам погаснет. С тобой вот Олфим пойдет, покажет двор Угоняя. Я заутре снизу зайду, если тебе тяжело станет.
Прежде чем переправляться, зашли далеко вверх против течения, потому как наверняка взбунтовавшиеся ждали нападения у моста, со стороны Торга.
А отряд пешим уже подошел к верхним воротам крепости.
— Кто такие? — раздалось с приворотной вежи[38].
— Ослеп? Свои. Вам в подмогу.
— A-а. Это хорошо, это в самый раз.
Заскрипев, ворота открылись. Приворотную стражу тут же повязали, в воротах поставили своих.
Ночью Угоняй уже не ездил по городу, а, собрав у себя в доме вятших[39] людей, спросил: «Как быть дальше?» Все понимали, что против великого князя им не устоять, а поэтому надо искать союзников.
— Надо послать во Псков, это наш младший город, он всегда поддержит.
— И ладожан подымать надо.
— А я думаю, надо отложиться от Киева. Что ни год — две тыщи гривен ему отдай. А за что?
Угоняй, сам того не ведая, облегчил ростовцам захват своей усадьбы, с вечера распорядившись запереть цепняков в сарай, чтобы вятшие свободно в дом проходили.
И у него глаза на лоб полезли, когда он увидел на пороге Путяту. Не менее тысяцкого были поражены и вятшие, сидевшие по лавкам.
— Мир честному дому, — сказал Путята? — Как славно, что все в сборе. Ни за кем бегать не надо.
А из-за его спины чередой появлялись воины, заполняя горницу.
— Что ж вы без посадника вече затеяли, — продолжал Путята, подходя к Угоняю. — Нехорошо, нехорошо.
— Эй, кто там! — вскричал наконец Угоняй, обретя дар речи. — Петрила, почему пустил чужих?
— Ах, это был, оказывается, Петрила. Зря зовешь его, Угоняй, он засунул себе в рот кляп, не хочет говорить. А вы, я вижу, тут шибко разговорчивые собрались.
И неожиданно, оборвав себя на полуслове, Путята приказал:
— Вязать всех!
Вятшие повскакали с лавок, но тут же были похватаны ростовцами.
— Люди-и-и, — заорал кто-то из них. — Измена-а, лю…
Ему заткнули рот, а заодно заткнули и остальным.
— Всех на берег и к Добрыне, — приказал Путята.
Услыхав это, замычал, завыгибался связанный Угоняй, пытаясь вытолкнуть изо рта кляп.
— Ишь как обрадовался, — съязвил Путята. — Живо, живо на берег голубчиков.
