- А ежели поповича веревкой привязать к передку? - шутил кто-нибудь из молодых ямщиков. - Много ли в нем весу: с пуд не будет.
Старые ямщики останавливали это балагурство и советовали мне подождать пустой подводы.
- Ужо из города подвезут хлеба, ну, обратно пустые поедут, - вот это тебе в самый раз. Лежи себе в телеге, как колобок...
Мне нравилось, что ямщики говорили со мной, как с большим, и я старался говорить, как говорят большие.
- Ничего, подъедут с хлебом, - успокаивал Терентий Никитич, когда я ему давал отчет о своих поисках.
Прошло три дня. Терентий Никитич еще с вечера предупредил меня, что завтра утром уезжает домой. Я отнесся к этому известию довольно равнодушно; но утром, когда Паньша принялся закладывать лошадей, мое настроение сразу изменилось. Мне сделалось ясно, что уезжает последний знакомый человек и что теперь я остаюсь уже окончательно один. Я не мог отойти от лошадей, казавшихся мне почти родными, смотрел на Паньшу влюбленными глазами и завидовал каждому колесу, потому что оно покатится в милый, родной Висим. Меня вдруг охватила смертная тоска, какой я до сих пор еще не испытывал. Боже мой, с какой радостью я опять вернулся бы к себе домой!.. В горле стояли слезы, и я молча наблюдал, как Терентий Никитич собирался домой. Да, он увидит и своего Алешу, и моего друга Костю, и мою мать, которая будет спрашивать обо мне, и родные зеленые горы.
- Ну, кажется, пора? - повторял Терентий Никитич, присаживаясь перед отъездом, по русскому обычаю, отдохнуть. - Жаль, что ты пока не нашел попутчиков... Ну, ничего, найдутся.
Я уже не мог ничего говорить, а только кусал губы в молчаливом отчаянии.
Когда Терентий Никитич простился и сел в экипаж, меня охватило такое отчаяние, описать которое нет слов. Вероятно, человек, которого оставляют на необитаемом острове или хоронят заживо, испытывает нечто подобное. До сих пор я не плакал, а тут разрыдался неудержимо, до истерики, так что плохо помню, как Терентий Никитич выехал.
Жизнь каждого человека идет не ровным током, а чередующимися между собой повышениями и понижениями, в результате чего получается кривая, вроде тех, какие выходят на сфигмографе, записывающем биение нашего сердца. Да, идет день за днем, проходят недели, месяцы и годы почти незаметно, и вдруг это мирное течение нарушается каким-нибудь событием, которое имеет решающее значение на всю последующую жизнь, как было и в данном случае. И солнце так же светит, и кругом люди так же предаются своей обычной суете, и нигде нет никаких заметных перемен, а для вас мир уже совсем другой, и люди кажутся другими, и сами вы уже не тот, каким были еще вчера...
