Так вот. В маркесовском «Столетии одиночества» есть исключительной важности эпизод. Жители Макондо начали терять память. Как только до них это дошло, они вкопали на центральной площади столп. На столпе написали одну фразу: «Бог есть». Подробнее об этом следует почитать в романе Алексея Варламова «Затонувший ковчег». Либо в трактате отца Павла Флоренского «Столп и утверждение Истины».
Русско-советский национализм, явленный в поэзии Всеволода Емелина необычным способом — без суровой аскетичности и старческого брюзжания, — это национализм религиозный, православный, эсхатологический. Доктрина Филофея — «Москва — Третий Рим» придавала православию значение «оплота истинной веры», была реакций на появление в мире «при-знаков Антихриста». Именно в силу своего эсхатологического характера православный мессианизм носил сугубо консервативный характер. Это было «мессианство стояния», а не мессианство горизонтальной экспансии, как у католиков, и унаследовавших «ложный Рим» протестантов.
Отсюда русская «кондовость» — привязанность к традиции, маловосприимчивость к инновациям и, как следствие, неспособность к эволюционному развитию. Отсюда же русская «бунташность»: излишки накопленного, но не реализованного, исторического опыта стравливаются через революции.
Заметим, что эволюционное, поступательное развитие идеи есть ее энтропия: доведенная до логического конца, всякая идея (религиозная, национальная, государственная) оборачивается в собственную противоположность. Так на наших глазах идея личной свободы и эмансипации обратилась в неолиберальную доктрину мондиализма — наиболее тоталитарную из всех реализованных в истории моделей общественного устройства.
И напротив, революционный путь предполагает периодическое возвращение (ре-волюцию) к некому исходному состоянию. Это забавным образом перекликается с теорией Шпенглера о культурно-историческом псевдоморфозе: Шпенглер писал, что цивилизаторские усилия русских правителей, начиная с Никона и Петра, были враждебны России, поскольку те пыталась внедрить органично ей чуждые европейские формы жизни; революция большевиков и воспоследовавший террор стали естественным народным ответом на культурную «оккупацию».
Эсхатологизм и мессианство плюс неистребимый «бунташный» дух (а если революция назрела, значит народилось очередное поколение «пассионариев», готовых стать ее жертвами) являются главными ценностными составляющими юродства Всеволода Емелина. Описанная выше диалектика бунта и традиции разъясняет оксюморон «Консервативная революция», — практиками ее выступают «новые правые», в том числе излюбленные герои Емелина — скинхеды.
