— Отец, ты мне простил всё. Значит, и клевету с богохульством тоже.
— Да, действительно. Тем более, это сущая мелочь.
— Так что там произошло, в тридцать четвёртом году? — напомнила о себе Ромуальдовна.
— Иешуа должен был вместе со своими апостолами организовать мятеж против римлян. Для этого требовалось всего лишь перебить солдат, которые пришли его арестовывать, дальше бы всё само собой пошло. Однако Саня уговорил брата действовать иначе. Так, чтобы Иешуа на глазах у всех сошёл с креста и начал бойню там, на Голгофе. План отличный, кто бы спорил. Но имел одно слабое место. Иешуа не мог без посторонней помощи сойти с креста.
— Почему?
— Потому что бога распять невозможно. Боги неуязвимы, в нас невозможно вбить гвозди. Вот и пришлось ему на время отказаться от божественности и стать обычным трёхмерным человеком. О том, что он был одновременно и богом, и человеком, никогда не слышали? А снять его с креста как раз и должен был Саня. Так они между собой договорились. Мне, конечно же, ни слова не сказали.
— И не снял? — ахнула Ромуальдовна.
— Более того! Стоял среди зрителей и глумился над умирающим. Если бы Машенька не подоспела, Иешуа бы погиб. Так что тут не срыв какого-то рядового мятежа, а самое настоящее убийство.
— Какое же это убийство, если он остался в живых? — неимоверно удивился Сатана. — Самое большее, потянет на покушение. А если с хорошим адвокатом, вполне могут переквалифицировать на неоказание помощи. Я ведь ничего не делал, просто стоял там и комментировал сложившуюся ситуацию. А мог же, действительно, убить. И вы бы тогда ничего не узнали. Только удивлялись бы, как это римлянам удалось распять неуязвимого бога.
— Си, так и было, — подтвердил Хесус. — Я был висевшим на кресте, а Эль Дьябло был шептавшим «Иисус терпел и всем евреям велел», «Так тебе и надо, наслаждайся теперь, мазохист проклятый», и при этом был ещё противно хихикавшим.
— Не ври, Иосифович! Это я — Отец Лжи. Мне — можно, тебе — запрещено. Как ты мог слышать мой шёпот с такой дистанции? Только не говори, пожалуйста, что висел на распятии и читал у меня по губам. И вообще, ты не забыл, что милейший Леопольд фон Захер-Мазох родился аж в девятнадцатом веке? Подумай сам, мог ли я шептать слово «мазохист» за полторы тысячи лет до его появления? И вообще, нельзя же быть таким злопамятным, Иосифович!
— Две тысячи лет тому прошло, а ты, Эль Дьябло, есть неизменный. Сейчас ты полюбил говорить на меня «Иосифович», что я есть бастардо. Я хочу оставаться злопамятным. А для нашего дела мы есть союзники.
