Заботливые родители должны наказывать детей в двух случаях: за наглое непослушание и за чрезмерное послушание. Лет до восьми меня никогда не наказывали. Умело не давал повода. В плохую погоду тихо сидел дома над книжками или разбирал по частям игрушки, пытаясь уразуметь – что же там внутри? А внутри ничего особенного, кроме ваты, пружинок и железок, не обнаруживалось. Я разочарованно выбрасывал сломанные игрушки через форточку, а дворовая ребятня их подымала.
В хорошую погоду любил ходить с приятелями на тихоокеанский берег; ловил рыбу, крабов и креветок. Лазил по чердакам, крышам и подвалам, как все нормальные пацаны. Однажды я звезданулся-таки с крыши сарая, но весьма удачно: не головой об асфальт, как могло бы случиться, а всего лишь пропорол ногу гвоздем, торчавшим из доски на земле. Гвоздь был здоровенный; он как по маслу вошел снизу в подошву, пробил стопу насквозь и гордо вышел сверху, пригвоздив меня, как жука в гербарии.
Детство мое было радостным и радужным, как в сказке. Небо, солнце, простор, морской воздух, друзья, свобода. Что еще нужно мальчишке, чтобы чувствовать себя счастливым? Летом вокруг благоухали фиалки; на клумбах алели тюльпаны, между которыми порхали ажурные бабочки. Среди бабочек особенно красивы были махаоны – огромные, разноцветные, величественные. Зимой бабочек, конечно, не было, зато летали волшебные узорчатые снежинки, искрился снег; и на санках я летел с горы вниз, замирая от восторга. Если есть на свете где-то рай, то это детство. Детство – утренняя улыбка радости навстречу жизни. Беспечный смех не сходил с моих губ. На детских фотках у меня всегда рот до ушей. Я любил жизнь, обожал людей, летал во сне и грезил наяву.
Улыбнитесь жизни, и – она ухмыльнется вам. Обожание человечества закончилось у меня ровно в 7 лет. Я пригласил на День рождения всех друзей и был бесконечно счастлив их приходу. Мы уже начали веселье, как раздался еще один звонок в дверь. Я открыл. Никого. Я стал озираться и увидел на двери рисунок, приколотый кнопками. Взглянул и обомлел. Цветными карандашами был нарисован я. Хотя физиономия была изображена в виде зверской рожи, а ручки и ножки в виде палочек, но сомнений не было, что это именно я: короткая стрижка, серо-зеленые глаза, маленькие уши, толстые губы, рот до ушей. Под рисунком большими буквами было выведено «КЕША ДУРАК», чтоб не оставалось сомнений. Кто это сделал, было не ясно. Но своей цели этот кто-то достиг. В тот день я уже не смог улыбаться. Комок обиды застрял в горле. Если бы я был девчонкой, то заплакал бы. Я скомкал рисунок, выбросил в мусорное ведро и никому ничего не сказал. У меня даже не было в голове подходящих слов, чтобы как-то назвать это. Впоследствии я узнал, как это называется: человеческая подлость. Впрочем, прилагательное излишне, ведь подлыми бывают только люди.
