Некрасова Л. День рождения | страница 98

И машинист полез вверх по лесенке.

Все на улицах замерло. Замолкли тяжелые оркестры, разошлись люди. Горе ушло в дома. Горе спряталось в теплые комнаты.

Тогда снежная метель вышла на улицу. Она прилетела с севера, с далекого белого севера, с вершины мира. Она спотыкалась о дома городов, о домики деревень. Она выла, натыкаясь на высокие трубы фабрик и заводов. Она плакала, уколовшись об иголки сосен и елей.

Везде, по всей советской земле, трепетали красные флаги, обуглившиеся от горя. Как кровь на белом снегу, пылали они на востоке, где уже взошел новый день. Почерневшие, горестные, обмахивали они эту страшную ночь…

Бежало время, заглядывая к людям в окна, заглядывая людям в глаза, спрашивая их, что сделали они за свою жизнь. Что сделали они для того, чтобы иметь право называться гражданами той страны, где жил Ленин. Что сделали они для того, чтобы Ленин мог спать спокойно.

В эту ночь спал только один человек. Он спал, сложив на груди холодные руки. Он спал, одетый в простую гимнастерку защитного цвета, и теплый огонек ордена тлел у него на груди. Глаза его были закрыты, и сердце его не билось. Жестокая тишина остановила его сердце.

Но в это время гулко и тревожно стучало сердце большой страны. Вздыхали и содрогались выстроенные им заводы, мигали в далеких деревнях зажженные им электрические лампочки, и, еще так недавно неграмотные, люди неслись на самолетах и на поездах в Москву, чтобы проститься с ним.

Шла длинная зимняя ночь, леденя все своим дыханием, а в Москве на улицах горели большие костры. Люди грелись около них, ожидая той минуты, когда они смогут увидеть спящего Ленина.

— Я вот тут прощаюсь с ним… — сказал машинист и показал рукой на сердце.

Каждый человек, был ли он в Москве, рядом с Лениным, был ли он где-нибудь далеко, в холодной тундре, или в горячей пустыне юга, прощался с ним. Одно имя, одна мысль были у всех в сердцах.

«Что мне делать? Ну что мне делать? Как мне проститься с ним? Как мне написать о нем?» — думала Мака, сидя за столом, сжимая голову руками. Она одна была дома. Папа Сеня в эту ночь остался на телеграфе.

Мака чувствовала, как горячие слова трепещут в ее груди и колют ее глаза. Горькие слова вставали из глубины памяти, поднимались к сердцу и толкали, давили его.

Мака хотела написать стихи. Ей казалось, что они уже живут, что они уже существуют. Ей казалось, что нужно только найти слова, чтобы записать их.