— А это интересная точка зрения, — говорит Мардж. — Мы скорбим потому, что люди, которых мы потеряли, были лучиком солнца? Или из-за того, кем они были для нас?
— Наверное, и то и другое, — отвечает Стюарт, проводя рукой по линиям посмертной маски своей жены, как будто слеп и изучает черты ее лица.
— Значит, я не должна испытывать сожаления, когда умирает ужасный человек? — уточняю я.
Я чувствую, как взгляд Джозефа сверлит мне висок.
— Мир уж точно становится лучше, когда некоторые покидают его, — протягивает Джоселин. — Бен Ладен. Чарли Мэнсон[24].
— Гитлер, — невинно добавляю я.
— Да, я как-то читала о женщине, которая работала его личным секретарем и представила его обычным начальником, таким, как все остальные. Уверяла, что он любил посплетничать с секретаршей о ее женихах, — говорит Шелла.
— Если они не испытывали жалости, убивая людей, почему люди должны сожалеть об их смерти? — удивляется Стюарт.
— Значит, вы считаете, что нацистами остаются навсегда? — уточняю я.
Рядом со мной кашляет Джозеф.
— Надеюсь, в аду есть специально отведенное место для таких людей, — поджимает губы Шайла.
Мардж объявляет пятиминутный перерыв. Пока она негромко беседует с Шайлой и Стюартом, Джозеф трогает меня за плечо.
— Я могу поговорить с вами с глазу на глаз?
Я следую за ним в коридор и жду, скрестив руки.
— Как вы смеете? — шипит он, приближаясь ко мне настолько, что я вынуждена попятиться. — Я рассказал вам по секрету… Если бы я хотел, чтобы весь мир узнал, кто я, то уже давно сдался бы властям.
— Значит, вы хотите, чтобы вам отпустили грехи, а вы не понесли никакого наказания? — говорю я.
Его глаза сверкают. Из-за расширившегося зрачка синевы практически не видно.
— Вы больше не будете обсуждать это публично! — произносит он так громко, что люди в соседней комнате поворачиваются в нашу сторону.
Злость накрывает меня, словно темная волна. Шрам горит, я чувствую себя школьницей, которую учитель поймал на том, что она передает шпаргалку, но делаю над собой усилие и смотрю ему в глаза. Я стою неподвижно, между нами только дыхание — пустое затишье.
— Больше никогда не разговаривайте со мной в подобном тоне! — заявляю я. — Я не одна из ваших жертв.
Разворачиваюсь на каблуках и ухожу. Лишь на секунду, когда Джозеф снял свою посмертную маску, я увидела человека, которого он на много десятилетий похоронил под благообразным видом, — так корень, медленно разрастаясь под тротуаром, все еще способен пробить цемент.
