— Прошу прощения, — извиняюсь я, когда вновь держу трубку в руках. — Слушаю.
— Сейдж Зингер?
— Да, это я.
— Это Лео Штейн.
Сон мгновенно улетучивается. Я сажусь в кровати.
— Простите.
— Вы уже извинились… Я вас… У вас такой голос, как будто я вас разбудил.
— Так и есть.
— В таком случае это мне стоит извиниться. Я решил, что раз уже одиннадцать часов…
— Я же пекарь, — перебиваю я. — По ночам работаю, а днем сплю.
— Тогда перезвоните мне в более удобное для вас время…
— Вы только скажите, — тороплю я его, — вы что-то выяснили?
— Ничего, — отвечает Лео Штейн. — В архивах нет никаких упоминаний об офицере СС по имени Джозеф Вебер.
— Это, должно быть, какая-то ошибка. Вы пробовали различное написание имени и фамилии?
— Наш историк очень дотошный человек, мисс Зингер. Мне очень жаль, но, похоже, вы неправильно его поняли.
— Я все правильно поняла! — Я убираю волосы с лица. — Вы же сами говорили, что архивы неполные. Разве нет вероятности, что вы просто пока не нашли нужную информацию?
— Возможно. Но пока не найдем, у нас связаны руки.
— А вы будете продолжать искать?
В его голосе слышится колебание, осознание того, что я прошу найти иголку в стоге сена.
— Не знаю, как остановиться… — говорит Лео. — Мы проверим в двух берлинских архивах и по нашим собственным базам данных. Но если не получим никаких веских оснований для…
— Дайте мне время до обеда! — умоляю я.
В конце концов место, где я с Джозефом познакомилась, — занятия по психотерапии — заставляет меня задуматься, что, возможно, Лео Штейн прав и Джозеф лжет. Как ни крути, а он прожил с Мартой пятьдесят два года. Чертовски долго для того, чтобы сохранить все в тайне.
Дождь льет как из ведра, когда я добираюсь до дома Джозефа, а зонтик я не взяла. Пока добегаю до накрытого крыльца — промокаю до нитки. Ева лает с полминуты, пока Джозеф идет к двери. Перед глазами у меня двоится — не из-за проблем со зрением, а из-за того, что образ этого старика накладывается на образ неизвестного молодого, крепкого солдата в форме, которого я видела на экране ноутбука.
— А ваша жена, — спрашиваю я, — она знала, что вы нацист?
Джозеф шире распахивает дверь.
— Входите. Не стоит вести подобные разговоры на улице.
Я иду за ним в гостиную, где осталась на шахматной доске не доигранная нами ранее партия — единороги и драконы замерли после моего хода.
— Я ничего ей не говорил, — признается он.
— Быть этого не может! Она наверняка хотела знать, где вы были во время войны.
