Я направляюсь к двери.
— Вы верите в жизнь после смерти? — с любопытством спрашивает Джозеф.
— А вы нет?
— Я верю в ад… Но он здесь, на земле. — Старик качает головой. — В хороших и плохих людей. Если бы все было так просто… В каждом человеке есть и то и другое.
— По-вашему, одно не может перевесить другое?
Джозеф останавливается.
— Это вы мне скажите, — отвечает он.
Его слова словно обжигают, мой шрам начинает гореть.
— Почему вы никогда не спрашиваете, как это произошло? — не подумав, говорю я.
— Что «это»?
Я обвожу рукой лицо.
— Ах, это! Как-то давным-давно мне сказали, что история сама себя расскажет, когда время придет. Я решил, что время еще не настало.
Странная мысль: то, что со мной произошло, — не моя история, а нечто существующее совершенно обособленно от меня. Неужели вся моя проблема в том, что я не способна отделить одно от другого?
— Автомобильная авария, — говорю я.
Джозеф кивает, ожидая продолжения.
— И пострадала не я одна, — удается выдавить мне, хотя слова душат.
— Но вы выжили. — Он нежно касается моего плеча. — Может быть, только это и имеет значение.
Я качаю головой.
— Хотелось бы мне в это верить.
Джозеф смотрит на меня.
— Разве не всем нам этого хочется? — говорит он.
На следующий день Джозеф не приходит в булочную. И еще через день его тоже нет. Я прихожу к единственно возможному выводу: Джозеф без сознания лежит в своей кровати. Или того хуже.
За все годы моей работы в «Хлебе нашем насущном» я ни разу не оставляла булочную на ночь без присмотра. Мои вечера расписаны с военной точностью: я почти два километра прохожу по кухне до той минуты, когда разделяю тесто и формирую из него сотни буханок, пока они подходят и готовы выпекаться в разогретой духовке. Сама булочная становится живым, дышащим организмом. Каждый стол — новым партнером, ожидающим своей очереди потанцевать. Собьешься во времени — и будешь стоять одна в окружающем хаосе. Я ловлю себя на том, что начинаю спешить, пытаясь сделать то же количество работы за меньший отрезок времени. И понимаю: от меня будет мало толку, пока я не навещу Джозефа и не удостоверюсь, что он дышит.
Я еду к нему, вижу свет в кухне. Ева тут же заливается лаем. Джозеф открывает дверь.
— Сейдж! — удивленно восклицает он. Громко чихает и вытирает нос белым носовым платком. — Что случилось?
— Вы простыли, — констатирую я очевидное.
— Вы проделали весь этот путь, чтобы сообщить мне то, что я и так уже знаю?
— Нет. Я подумала… я хотела вас проведать… вас два дня не было видно.
