Люди пожилые с сокрушением находили, что она ведет себя слишком свободно. Некоторые, пользуясь правами старинной дружбы высказывали свое неудовольствие Леуциппе. Снисходительный к дочери старец избегал всякого вмешательства, находя его излишним. Конона забавляли эти кривотолки, внушенные завистью гинекеев. Но Эринна страдала от этого, потому что старая Лизиса собирала все сплетни и во время утреннего туалета докучала Эринне выговорами и упреками: «Дитя мое, — говорила она ей, — бойся грома Зевеса. В селении Муничии одна молодая девушка была убита громом за то, что сняла покрывало перед своим женихом за неделю до свадьбы». — «Ты знала эту молодую девушку? — спрашивала Эринна. — Неужели она была наказана только за то, что совершила такой ничтожный проступок?» — «Разумеется, я знала, впрочем, я знала не ее, а ту женщину, которая говорила с нею так, как я говорю с тобою. Повторяю тебе: бойся мести богов. Они завидуют людям». — «Это правда, — отвечала молодая девушка, — ты права, кормилица. Я буду бояться возбуждать зависть богов и, чтобы не навлечь их гнева, я не буду больше выходить из дому».
Но по вечерам, задолго до назначенного часа, она была готова к выходу и, сидя под платаном, ждала, когда раздастся знакомый стук колес по мостовой…
Однажды они отправились по другой дороге. Колесница катилась под старыми оливами, посаженными еще после мидийских войн и которых не коснулась опустошительная ярость илотов [23].
Густая листва бросала тень на тропинку, на которой росла скудная трава, заглушавшая стук колес. Они переехали через многочисленные полувысохшие рукава Кефиса, протекавшего по песчаной равнине, соединяющей лесистые склоны Парнеса с отрогами Пентелика. Затем через Сфеидаль и Деадалию и достигли узкого ущелья. Дорога перешла в тропинку, которая круто взбиралась на выжженные солнцем скалистые склоны. Временами казалось, что колесница чуть ли не висит над пропастью, камни катились из-под ног у лошадей.
Конон остановил колесницу и обернулся к молодой девушке:
— Не лучше ли тебе сойти, Эринна, дорога тут плохая, и потом мухи кусают лошадей. Они могут взбеситься.
— Зачем мне выходить, раз ты останешься?
— Я, разумеется, останусь; надо же править лошадьми.
— Ну, так и я останусь.
— И ты не боишься?
— Боюсь? — удивилась она.
Конон увидел, как сверкнули ее темные глаза.
— Ты спрашиваешь, не боюсь ли я, дочь Леуциппы, галеры которого были в водах далекой Атлантиды! Ты думаешь, что я из тех бледных молодых девушек, которые падают в обморок при виде совы или мыши. Даже если бы у меня и было робкое сердце, неужели я должна была бы показывать свой страх при тебе, человеке, которого ничто не может испугать?
