– Вам здесь, в принципе, находиться нельзя, – с лёгкой склочкой в голосе сказал он Лите, смирно сидящей у двери на стуле, – Это же не простая палата, а реанимация.
– Мне Фёдор Петрович разрешил.
– Я знаю, что вы знакомы с главврачом, знаю, что он разрешил, знаю, что вы наша коллега. Я не возражаю, я не понимаю, зачем. Состояние его пока стабильно, но от внешнего мира он начисто отключён. Кома – есть кома. Ни он – вам; ни вы – ему.
– Не совсем так, – аккуратно возразила Лита, – Иногда появляется возможность связаться с человеком в бессознательном состоянии и даже воздействовать на него. Очень редко, правда. Я должна попробовать.
– Вы полагаете, получится?
– Зависит от меня. От нас с ним. У меня есть некоторые шансы.
– Вы экстрасенс?
– Чуть-чуть. А главное… мне очень дорог этот человек. Очень дорог.
– Ну что ж, – высоко сверху вздохнул врач, – Думаю, понимаете, что к аппаратуре – ни-ни. И к нему очень близко – не надо. Успеха вам.
Палата была рассчитана на двоих больных, но соседняя кровать пустовала. Никто не мог помешать сосредоточиться. Воздух в палате был кондиционировано свеж, чуть прянен медикаментами. За полуприкрытыми оконными жалюзи, после выкипевшего жаркого дня отстаивался вечерний покой; не живительно прохладныйоткуда взяться прохладе – благо, хоть бессолнечный, бледный.
Лита, поднялась со стула, подошла, наклонилась над Невеловым. Почти незаметно было его дыханье. Но он дышал. Сердце билось редко, но ровно – уверенно прыскала вверх светонить на осциллографе. Зрачки под веками неподвижны. Но лицо совсем не тронуто тенью бесчувствия.
Бесчувствия… Как случилось? Что там встретило их в проклятой пещере? Эдуард Арсеньевич сказать не может. Симон Дроздов говорит путано и неохотно. Не ужас, не отчаяние, судя по выраженьям их лиц. Но у них были разные лица, они по разному приняли то, что увидели.
Они прошли по узкому входу в пещеру: первым Невелов, за ним Дроздов.
Остальные, вопреки требованию Эдуарда Арсеньевича, стояли у входа и ждали.
Вход представлял собой корявый проём в сросшихся каменных глыбах размерами ниже среднего роста человека и чуть шире его плеч. Вход был недлинен и прям; в середине его тусклой буро-землистой тени виднелось густое сажевое пятно – отдалённый мрак самой пещеры, слабые высветы из мрака – фонарики ушедших.
И вдруг – там, в пятне, что-то вспыхнуло: нет, не осветительные лампы включились, как в первую секунду показалось Лите; необычный свет – резкая, холодная платина, а за светом прилетел колкий сквозняк, ледяной бисер брызнул по коже. И что-то ещё, третье, кроме света и сквозняка, какой-то беззвучный электрический окрик заставил их с Рамином, стоящих первыми у входа, окоченеть на месте, что-то заклинило их неизбежно безрассудный порыв ринуться туда, к ним, на помощь, на выручку.
