— Если ты сейчас же не сознаешься в том, что выгнала Китти в ту ночь, — мама совершенно вышла из себя, — то с завтрашнего дня я перестану тебя кормить, поить, одевать, платить за уроки шитья. Я откажусь от тебя навсегда, живи чем хочешь, зарабатывай на все сама!
Это оказалось единственной угрозой, которая подействовала на Анатолию и напугала ее.
— Хорошо… — Она заговорила медленно, словно выжимая из себя каждое слово. — Хорошо, я сознаюсь: да! Я выгнала ее, когда она пришла во втором часу ночи. У нас еще сидели гости. Я не пустила ее и не могла пустить, да и ты, если бы в ту ночь увидела ее, то тоже не пустила бы…
— Почему? — вырвалось у нас в один голос.
— Потому, — еще тише прошипела тетка, — что твоя дочь пришла совершенно пьяная, и, когда я открыла дверь, она, куря папиросу, нагло спросила меня: «Что, моя мать еще не сдохла?» Она силой хотела пройти к тебе в таком виде, пройти, чтобы ее, пьяную, увидели твои гости. Ну, скажи теперь, должна я была ее пустить? Да?.. Оттого я и скрыла от тебя ее нахальное, скандальное вторжение среди ночи…
Мама закрыла лицо руками, словно от удара бича. Анатолия стояла перед нами с бесовским торжеством на лице. Я же была настолько поражена, что не могла и слова вымолвить.
— Китти, это правда? — вдруг, отняв руки от лица, спросила мама.
— И вы могли хотя минуту этому поверить?.. — грустно сказала я. — Ах, мама, мама…
Воспользовавшись минутой, Анатолия выскользнула из комнаты.
Я бросилась к маме, стала целовать ее.
— Мама, мама, разве я лгала вам когда-нибудь! Кого вы слушаете?.. Когда вы умирали от тифа, вспомните, как обе ваши сестры вас бросили. Разве не я одна выходила вас? Как боролась за то, чтобы не отдать вас в больницу, разве не доказала я, насколько мне дорога ваша жизнь? Только один раз я провинилась перед вами: сказала ужасные слова, когда ехала венчаться, только в них я виновна.
Но в это время вошла Анатолия. Волосы ее были по-прежнему непричесаны. Лицо торжественно. В руках — польская Ченстоховская Богоматерь, икона прадеда, когда-то графа Подборского. Этот образ перед смертью передала тетке бабушка, поскольку Анатолия одна из трех сестер носила эту фамилию.
Увидев сестру, гордо выступавшую с родовой святыней, мама переменилась в лице и теперь стояла бледная как смерть.
Расчет на мамину религиозность был верным.
— Ченстоховска Матка Бозка! — медовым голосом, нараспев начала тетка читать молитву Богоматери по-польски.
Мне казалось, что я на сцене, где разыгрывается что-то бесконечно глупое. Я с грустью видела беспомощность мамы.
