Я предупредила Марию Ивановну, и когда Ника вернулся из командировки, я передала ему полностью все сказанное на свидании с матерью.
Он ничуть не смутился.
— Она давно мне не жена, я с тобой венчался, а с ней нет. Значит, для тебя наш брак настоящий. А для моего сердца — ты мне настоящая жена.
Больше мы с ним на эту тему никогда не говорили. На мое свидание с мамой он ничуть не рассердился.
— Ты ее звала? — спросил он. — Почему она к нам не придет?
С некоторых пор я стала замечать, что Ника начал разочаровываться в Марии Ивановне. Ему стало казаться, что она за его спиной устраивает мне какие-то свидания, что я его обманываю, а она этому потворствует. Конечно, это было его очередным безумием и все подозрения не имели никакого основания. Стыдно сознаваться, но в душе я была рада его растущей антипатии к Марии Ивановне. Она все время старалась у меня что-то выведать, все предлагала свой адрес для чьих-то писем и выражала полную готовность мне услужить.
Прожив год, мы наконец выехали от нее и поселились у друзей Ники на Второй Брестской. Хозяйка квартиры, Александра Ивановна, черноглазая, миловидная, полуинтеллигентная вдова с двумя дочерьми — Тоней и Надей. Хозяин, Матвей Иванович, лет на десять моложе Александры Ивановны, был ее вторым мужем. Он очень важничал своей молодостью и сильно хамил бедной Александре Ивановне.
Квартирка бедная, сырая, грязноватая. Здесь часто собирались по вечерам какие-то люди, азартно играли в карты до самого утра, где-то рядом соседи варили самогон. Доселе совершенно незнакомый быт, нравы и характер этих людей были для меня интересными; я старалась их понять и узнать ближе.
Немало горьких, неутешных слез проливала несчастная Александра Ивановна от унижений и оскорблений молодого и эгоистичного любовника. Мне бывало ее очень жаль, я еще не понимала дикие законы страсти.
На этой квартирке что-то перепродавали, покупали, пили, играли, и я не знаю, насколько безукоризненными были грязные колоды карт. Странно, удивительно и даже как-то трогательно было видеть, как в этом темном, пьяном мире каждое утро открывали ясные, хорошие, еще не тронутые ложью глазки Тоня и Надя, напоминающие два слабых, нежных цветка.
И все-таки здесь было лучше, чем в Леонтьевском у Марии Ивановны.
Вновь меня окружали люди, с которыми у меня не было ничего общего. Кто они были? Бесконечное число летчиков, которых я путала и по внешности и по именам, да артисты эстрады, которых Ника приглашал к нашему столу в ресторане ужинать и выпить вина. Иногда они кутили до утра. Завсегдатаями нашего столика в «Ампире» был дирижер оркестра Фердинанд Фердинандович Криш и пожилой, остроумный, талантливый конферансье Плинэр. Ни с тем, ни с другим я не обмолвилась ни словом. В этот мир женщина могла попасть только благодаря своей внешности, которой я не обладала.
