– Где преступник? – строго спросил капитан, внимательно осматривая комнату и усиленно принюхиваясь; по его нахмуренному лбу и сморщенному носу было видно, что запах алкоголя ему совсем не нравится. – Что это тут… воняет?
– О, это мои новые духи, месье! – ответила женщина, поправляя пушистую копну ядовито-желтых волос на голове. – Шанель! Последний выпуск!
– Позвольте, мадемуазель! – попросил Гофман, та с радостью кивнула, и полицейский подошел к куче хлама, того самого, что я вытащил из комода.
– Ой, пардон! – закричала хозяйка, краснея. – У меня не прибрано! Ой… этого тут быть не должно! Бросьте, месье!
Но капитан уже поднял в воздух необъятные розовые трусы, тут же побледнел, как снег, и швырнул их на кровать, одновременно бормоча тысячу извинений.
– Мама мия! – заголосила хозяйка, взяв самую высокую ноту за этот вечер. – Мои украшения! Мои вина!
– Что-нибудь пропало? – деловито спросил капитан.
– Что? Да! – ответила Мадам, быстро перебирая драгоценные украшения. – Нет… золото все тут! Да! Пропал виски! Мой виски! Я разогреваю им горло перед концертами! Какая потеря! – певица в панике обернулась по сторонам и тут же заметила открытую бутылку у кровати. – А нет, вот он стоит! Его… кто-то пил! Тут было больше!
Капитан Гофман взял бутылку в руки и понюхал содержимое, затем поводил носом по комнате и предпринял неосторожную попытку обнюхать взволнованную женщину.
– Что? Что вы себе позволяете? – нахмурилась она. – Это же Шанель!
Гофман вздохнул и улыбнулся, посмотрев на певицу теплым снисходительным взглядом, каким смотрят только на маленьких непослушных детей или очень пьяных взрослых.
– Мадемуазель Лепрэнто! – сказал капитан. – Бросьте вы свой алкоголь! Давайте я заварю вам чаю с медом и лимоном. Тепло, полезно и безопасно! Не удивительно, что после этого… виски, вы выливаете на себя флакон Шанель!
– Чаю? С медом? – переспросила певица и, все еще не понимая, в чем кроется подвох, плюхнулась на кровать. – Жюлли! А ну-ка вылезай оттуда! Ты сейчас идешь пить чай с мамочкой!
На этом прекрасном моменте мои нервы не выдержали, и я, пытаясь шуметь и кряхтеть как можно меньше, перелез на балкон своей комнаты. Широкие бежевые жалюзи были плотно закрыты: очевидно, горничные все-таки прорвались в мой номер и повесили карниз на место. Андрэ приложил палец к губам и жестом остановил меня до того, как я рванулся открывать дверь. Что-то было явно не так. Я прислушался: из номера доносились громкие удары и вопли. Я пытался рассмотреть, что происходит внутри, но тщетно: восходящее солнце светило мне в спину, отражаясь от стекла и пуская зайчики мне в глаза. Должно быть, корабль снова изменил свой курс, раз и утром, и вечером солнце нагло смотрело мне в окна.
