А может, и показалось — у страха глаза велики, — только собачонка потявкала вслед.
Мир вам! — услышали японцы и, оглянувшись на груду камней за спинами, увидели там старичка в кожушке и подростка рядом. Как говорится: только в театре. Но отбили дощечки «тён-тён», и новое действие началось. Или не заметили смены картин одного действия? Увлеклись…
А пришедшие только кланялись, глубоко сгибаясь в поясе.
— Комбан ва, — распрямился подросток, подошел к костерку. — О-тя ва ойсии десу ка?[1]
Собачонка, ластясь, подползла на брюхе к подростку.
— Да вы не бойтесь нас, — успокоил старик. — Вреда не принесем. Сами вот с внучком жизнь постигаем. Путники мы.
А подросток на японском неторопливо изложил, как они попали сюда, путешествуя, пока старик блаженно вдыхал аромат чая.
Наконец к японцам вернулся дар речи, и старик с подростком получили по кружке горячего чая с благодарностью.
Выслушав через подростка японские обиды на притеснителей, старик крякнул и сказал:
— Не бойтесь супостатов, скоро бич божий на них самих обрушится, а спасутся только те, кто в истинного Бога верит. Раз вам довелось от грехов отцовских на чужбине спасаться, Он вас обережет. Станьте лицом к востоку, где ваша родина была, и молвите: с нами Бог Орий. А лицо своего Бога представляйте…
Кто же это заявился к ним? — размышляли боязненно японцы. Может, сам Господь, недосягаемый, странный, но сильный и святый. Собачку — только он! — не дал обидеть. Видели? Все видели.
Довериться Орию на чужбине?
Ох, боязно…
Оба, старик и подросток, согревшись чаем, поблагодарили и без лишнего суесловия зашагали прочь.
— Оками, — сказал бригадир монтажников. — Это знак тебе был на дорогу. Верное дело, говорю.
Собачонка сидела неподалеку от костерка и, попеременно поднимая лапы, поскуливала. Она смотрела в сторону ушедших и словно ожидала команды от японцев бежать за ними.
— Так беги, — истолковал ее поведение Оками.
Собачонка подняла голову к Оками и перестала скулить.
Она выдохнула, как делают это собаки, и легла на вытянутые вперед лапы, неотрывно глядя в сторону ушедших. Японцы заговорили разом, обсуждая такой поступок;
— Гляди-ка, не пошла. Трудный путь странникам выпадает…
Невероятные превращения случаются с каждым главой государства, едва он переступает порог своего сановного кабинета и на отпущенное количество лет становится властелином державы. Куда исчезают его пылкие заверения любить свой народ и пестовать его завоевания, куда исчезают его соратники по прежним боям за власть? Всемирная история обходится пальцами двух рук, чтобы счесть справедливых и достойных взятым обязательствам, самой клятве на Библии или Конституции, остальные пребывают в той грязи, которой их перемазывает свита лакеев, а потом, обваляв в муке, наклеивает казеиновым клеем перья, придав образ гордой птицы. Тяжелая от всего этого, она, конечно, лететь не может.
