— Дай мне, Ваня, время подумать. Сумарокова так просто не возьмешь. Это политика.
— Только не долго, Семен Артемович, наши жалуются, а опору свою выбивать нельзя, — сошлись во мнении Гречаный и Бурмистров. — Я своими силами могу им крылышки подрезать.
— Только не воспитывай меня, Ваня, в своем духе, — назидал Гречаный. — То, что ты знаешь и можешь, я давно прошел. Другие методы нужны, чтобы сделать державу сильной и доброй.
— А такого не бывает, Семен Артемович, — возразил Бурмистров, и довольно напористо. — Держава — женского рода. Будучи доброй, она рано или поздно заразу в дом принесет. Сначала евреи пользовали ее во все места, теперь того гляди негры начнут домогаться. Баба и есть баба. А нам клан нужен, чтоб дырок поменьше, а руки посильнее. Подержавнее, так сказать.
— Красиво у тебя получается, песня прямо: в седло прыгнул, шашкой взмахнул — и покой наступил. Что ж тогда казачество опорой духовной не стало, что ж не вышло?
— Вышло как надо. Только у вас другие советчики появились, подсказывали вам казаков по дальним границам разогнать, архангеловцы и расплодились.
— А я не собирался делать из казачества правящую касту. И Сумарокову не дам других притеснять. Но суть-то в другом: мы создавали сильное и подлинно справедливое государство на духовной основе. Условия прекрасные, от долгов избавились, а духовности как не было, так и нет. И молодежь нас ни во что не ставит.
— Это к Игорю Петровичу. Он у нас главный поп, а мое дело заразе духовной и физической заслон ставить.
— Валяй, — выдохся противиться Гречаный.
К разговору с Момотом он готовился долго. То общие интересы переплетались, то не с руки затевать пристрастный разговор. Ваня Бурмистров ситуацию расплетал со своей колокольни, ему с Момотом детей не крестить, как говаривали раньше, а они добрый пуд соли съели, как и сейчас говорится. Выручил Гречаного сам Момот — аудиенции попросил.
— Замечаю, Семен Артемович, как-то вы на меня косо глядеть стали. Есть резон? — удобно разместившись в кресле, начал разговор Момот.
— Есть, — не стал кривить душой Гречаный. — Бурмистров раскопал вашу причастность к делу Либкина, — также на вы отвечал Гречаный, сохраняя дистанцию ружейного огня.
Момот к откровенности Гречаного отнесся спокойно.
— Как собираетесь поступить?
— Хотел бы вас послушать для начала. Вы для меня и России сделали много и даже слишком, уподобляться неблагодарным правителям не хотелось бы, но и в прежней ипостаси вам оставаться нельзя. Излишков много. Понимаете, как трудно мне принимать решение?
